Полиция города Лисса. Олег Вязанкин

сидели напротив картины. Для удобства Моррисон попросил принести из магазина через дорогу несколько булавок с перламутровыми головками, которые аккуратно поместил в отверстия.

      – А не кажется ли вам, что эти булавки формируют некую геометрическую фигуру? – Бэнкс пальцами изобразил в воздухе что-то неопределённое.

      – Какую?

      – Да нет, что-то не получается. Ни пентаграмма, ни Большая Медведица.

      – А если важны расстояния между проколами? И чертежная бумага нужна была для того, чтобы рассчитать их с точностью до миллиметра?

      – И что означают эти расстояния?

      – Хороший вопрос.

      Бэнкс вдруг просиял:

      – Карта! Это была карта, не чертёж! И в этих точках спрятаны… ну, например, сокровища!

      – Не многовато ли кладов для господина Луни?

      – Если бы мы знали, кто это вообще такой, я бы ответил на ваш вопрос. А так – мы вынуждены тратить время на голословные предположения. Даже если речь о карте, то карте чего? И в каком масштабе изображено то место? Нет, проще поймать этих двух ваших акробатов с виллы «Вязы» и допросить их как следует. Сами мы ни за что не догадаемся. Тем более что у нас нет второй части.

      – Что?

      – Ну, второй половины картины. На ней же тоже есть коровы с рогами, правильно? Насколько я помню, еще четыре штуки. И если совместить все точки, что-нибудь да получится… более определённое.

      – Каждый, у кого есть газета с фотографией, может это сделать. И не нужно лазить к одинокому коллекционеру.

      – Но его-то часть не появлялась в газетах!

      Моррисон печально вздохнул:

      – Тогда мы отстали от наших акробатов сразу на несколько шагов. Боюсь, они уже далеко от Лисса и используют свои чертежи или карты по назначению.

      – Тогда гасите свет и пойдёмте прогуляемся по берегу моря.

      Моррисон и Бэнкс едва отошли от здания полицейского управления, когда их нагнал дежурный констебль.

      – Сэр, чрезвычайное происшествие. Возле маяка только что нашли труп.

      V

      Бэнкс часто подтрунивал над романтизмом своего друга. Но, как бы то ни было, в этом качестве, видном далеко не каждому наблюдателю, скрывалось много положительного. Да, романтики часто живут в двух параллельных мирах, и работа для них может быть только обузой, тесным мундиром, куда приходится каждый день втискивать несоразмерно большую душу. Но у них есть Мечта. И если она освещает не только часы досуга, скрытого от посторонних, но и каждодневную работу, то её результаты делают их поистине выдающимися людьми.

      Моррисон был романтиком в обоих смыслах. Море шумело в его голове ещё тогда, когда он учился в гимназии, в городе, далёком от всех портов. Но уже тогда в альбоме, отделанном коричневой кожей, появлялись первые марки с изображением самых красивых парусников этого мира. Говард часто представлял, как однажды поднимется на палубу одного из них, однако обстоятельства сложились так, что он поступил в полицейскую академию. И только отличные результаты,