Тамерлан. Александр Сегень

мне ласковые слова, как будто я его внучка, и, видя, что меня ничем не развлечь, отпускает подобру-поздорову. Все-таки в нем есть еще что-то человеческое. Чем скорее он станет покойником, тем скорее превратится в человека.

      – У моей чинары злой язычок.

      – Да, злой, потому что я ненавижу его. А ненавижу его еще больше, потому что обожаю тебя. И чем больше обожаю, тем страшнее ненавижу. Я могла бы и убить его.

      – Только бы он не послал за тобою сейчас!

      – Не пошлет. Сегодня он начал пить вино, а когда он пьет, он не любит, чтобы рядом с ним были его жены и вообще женщины. Он пьянствует только в мужской компании.

      – Да, я знаю.

      – Ну а если и пошлет, не беда. Меня поищут-поищут, да и плюнут, а он только в очередной раз умилится моим детским шалостям. Ему ужасно нравится иметь в своем гареме жену, которая годится ему во внучки, а то и в правнучки. Ты опять сердишься?.. Поцелуй меня лучше, да крепко-крепко!

      Они снова слились в сладостном поцелуе, долгом-предолгом, как путь в Китай.

      – Сейчас! – зашептала она, как только губы на миг расстались друг с другом. – Я хочу, чтобы это произошло сейчас. Иначе я умру! У меня нет больше сил сдерживать себя.

      – Нет! Нельзя! Нельзя! Если ты теряешь рассудок, я буду на страже. Ведь тебя могут подвергнуть осмотру, и тогда…

      – Я не скажу о тебе!

      – При чем тут я! Ты с ума сошла! Что мне жизнь, если не станет тебя? Мы не должны рисковать. Нам нужно дождаться, когда Аллах освободит нас от него.

      – Когда?! Когда же наступит этот день?!

      – Быть может, очень скоро, моя хрупкая чинара. Он всерьез собирается идти завоевывать Китай, а сам очень нездоров.

      – Увы, говорят, что когда он отправляется в поход, то словно молодеет на двадцать лет и наполняется свежей силой.

      – Все равно. Нам нужно набраться терпения, если мы хотим навеки связать свои судьбы.

      – Ах, какая сегодня луна!

      Глава 16. Еще одна пара, затерявшаяся в тени деревьев

      Полон тайн ночной Баги-Чинаран, будто темные чинары дали клятву на Коране ни скрипом, ни шелестом листвы не выдавать эти тайны. Двое других заговорщиков, встретившись в увитой розами беседке, но сочтя все же это место не вполне надежным, углубились в чащу сада, выбрав самую узкую тропинку.

      – О, эти плечи! Я мечтал о них с тех пор, как впервые увидел, а когда прикоснулся к ним впервые, навеки стал их пленником! – сказал заговорщик, прижимая к себе за плечи свою подругу.

      – Однако как от вас пахнет вином, мой дорогой! Неужто вы не могли не пить, готовясь к свиданию со мною? – отвечала заговорщица с укоризной, но не зло, а так – журя.

      – Не мог! Аллах свидетель – не мог! Какая-то у вас есть на этот счет поговорка… Забыл. Ну, неважно. Короче, как я мог не пить вина, если Тамерлан сегодня решил наконец оросить свою пустыню, ха-ха! По-нашему это называется sich entkorken[56].

      – Зихинкоркин, какое смешное слово! Скажите мне еще раз, как будет по-вашему «я люблю тебя», я уже забыла.

      – Ich liebe dich.

      – Ихлибидих… Ихлибидих… Смешно!

      – Und du? Du liebst mich?

      – Это

56

Самооткупориться (нем.).