Старые фотографии. Елена Крюкова

мясо по-французски, с жареным луком и сыром. А вот курица, в духовке запекли, раздвинула ножки!

      «Я не курица. И я перед ним ножки не раздвину. Так просто всего захотел».

      Нина заставила себя улыбнуться. Улыбайся, ведь это же праздник!

      Сестра Валя толкнула ее в бок локтем:

      – Ты че, Нин-блин, плакать собралась?

      Нина ударила ее глазами, и Валя отшатнулась и деланно засмеялась.

      – Я просто так спросила. Не дуйся.

      За столом, с рюмкой в руке, встает художник Володя Корбаков. Он хороший художник: пишет крестьян на телегах, бочонки и крынки, и то, как ловят раков в лесной реке, и прекрасные, самоцветные этюды у него. Отличный художник, только Крюков – лучше! Крюков – соперник. И это тоже хорошо. У художника должен быть соперник. Иначе он умрет в ленивой пустоте всеобщих похвал.

      – Товарищи! ― Трудно перекричать пьяную компанию. Все веселы, орут, руками машут, горят глазами, вздрагивают губами в смехе, просьбах и улыбках! Цветные пятна нарядных платьев плывут и вспыхивают перед глазами: запоминай, художник, чтобы потом с весельем, с блеском, с мастерством – изобразить! ― То-ва-ри-щи! Внимание! Товарищи, мы весьма успешно проводили старый, тыща девятьсот пятьдесят второй! И всячески его помянули!

      – Вова, ты не в церкви! ― на весь стол крикнул сумасшедший Марк Вороно. Марк Вороно, пациент Вали, с ее участка; немножечко полоумный, но это ничего, безобидный, не буйный. Курчавые светлые бараньи волосенки. По-дамски изогнутые губы. Валя говорит: придешь к нему на вызов, он с температурой лежит, горло бабушкиной шалью обвязано, на табурете близ изголовья вишневая наливка, ― и тетрадка на подушке: пишет стихи.

      – Господи поми-и-и-илу-у-у-у-уй! ― назло, нарочно забасил Корбаков.

      И Крюков подхватил, тоненько, а ля мальчишки-певчие на клиросе, дробно рассыпал:

      – Господи-помилуй-Господи-помилуй-Господи-помилу-у-уй!

      У Вали брови поползли вверх на красивом лице. Она была еще красивее, чем сестра. Тоньше черты лица. Алее губы. Больше глаза. Киноактриса, да и только. Звезда. Еще немного – и Целиковская.

      – Мужики, вы ненормальные! Дайте Володе тост сказать!

      Гомонили. Смехом взрывались. С трудом утихали.

      Вот замерли. С рюмками, бокалами, фужерами в руках.

      Николай покосился налево, на Нину. Потом направо, на Валю. Две сестры, две красавицы. Живут над ними. Этажом выше. В однокомнатной квартирке. Он слышит по ночам, как они ходят. Половицы скрипят. Призывная ночная, страстная музыка чужих половиц. Сестрам не спится. Он ухаживает сразу за двумя.

      Рита все знает. Молчит. Улыбается. Спит-то он с ней. С законной женой.

      – Дорогие товарищи! ― возвысил голос Володя Корбаков и выше поднял рюмку, и чуть наклонил, и водка чуть вылилась на скатерть. ― Мы с вами живем в счастливой стране! Войну пережили. Переплыли! Из разрухи послевоенной – выкарабкались! Поднялись! Мы все смотрим навстречу будущему! Мы все молодые, ― он сглотнул, и нервно