Верлиока. Вениамин Александрович Каверин

из его комнаты, и Платон Платонович терпеливо слушал бы спиричуэлз, которые он ненавидел.

      Прошло уже добрых пятнадцать лет с тех пор, как молодые люди перестали носить короткие брюки дудочкой и не гоняли из одного конца города в другой, чтобы записать Луи Армстронга. Но Платон Платонович, сидя у своего телескопа, не замечал времени и существовал в шестидесятых годах.

      Из-за острова на стрежень…

      Платон Платонович удивился, услышав звук пастушеской дудочки, который сперва нерешительно, а потом все более смело стал вторить ему. Как, пастушеская дудочка накануне Нового года? Когда еще зима украшает заборы снежными змеями? Когда голубые елочки, укутанные с головы до ног, стоят, как монашенки перед амвоном? Когда американские клены только и ждут знакомых белочек, которые стряхнут с погнувшихся веток надоевший, равнодушный, бесчувственный снег?

      Он слушал и не верил ушам.

      Но вот что-то стало складываться, соединяться в полутемной комнате неясные очертания головы, рук и ног, как будто кто-то пытался нарисовать их мелом на плывущей по воздуху черной доске. Дудочка все пела, и можно было подумать, что все это ее дела.

      Пушинки кружились в лунном свете. Очертанье тонкой фигуры становилось все отчетливее, но оно еще плавало по воздуху вместе со школьной доской, как будто не решаясь от нее отделиться. Но вот удалось: доска исчезла, и с замирающим сердцем Платон Платонович ясно увидел мальчика, спокойно стоявшего у окна и терпеливо ожидавшего, когда его спросят, откуда он взялся. Но Платон Платонович думал о другом: он боялся, что снотворное все-таки подействовало, и ему было страшно, что он сейчас проснется.

      – Добрый вечер.

      – Добрый вечер, – неуверенно ответил Платон Платонович, все еще думая, что спит.

      Он повернул выключатель – и ничего не изменилось: ночь не перешла в день, зима – в лето, очевидно, земной шар летел вокруг солнца с прежней быстротой; но у окна стоял высокий рыжий мальчик с голубыми, широко расставленными глазами.

      "Сейчас проснусь, – с сожалением подумал Платон Платонович. – Спрошу, как его зовут, и проснусь. Нет, лучше не буду спрашивать. Тогда, может быть, не проснусь".

      – Меня, кажется, зовут Вася, – как будто угадав его опасения, сказал мальчик. Он немного запинался. – Впрочем, что такое «кажется»? Это надо будет выяснить, правда?

      – Правда, – тоже запинаясь (от волнения), ответил Платон Платонович.

      – Да? Как хорошо! Значит, когда я вырасту, меня будут звать Василием Платоновичем.

      Он смотрел прямо в глаза и в то же время как будто немного косил. "Может быть, от усталости", – с нежностью подумал Платон Платонович.

      – А что у вас делают, когда устают с дороги? Ложатся спать?

      Платон Платонович с трудом удержался, чтобы не спросить: "А что у вас?"

      – С дороги умываются и перед сном чистят зубы, – осторожно ответил он.

      Мальчик подумал.

      – А это интересно – чистить зубы?

      – По меньшей мере полезно.

      – Полезно