Дочь Великого Петра. Николай Гейнце

ты принимаешь меня за труса? – воскликнул юноша. – Если бы во время войны, в сражении…

      – Тогда ты был бы безумно смел и слепо бросился бы в опасность; ты действовал бы на свой страх, который знать не хочет дисциплины, и своеволием погубил бы себя и всех своих подчиненных. Знаю я это дикое, безмерное стремление к свободе и жизни, которое знать не хочет никаких границ и ни во что не ставит долг, знаю я, от кого наследовал ты его и к чему оно ведет. А потому я буду держать тебя «на привязи», все равно, ненавидишь ли ты ее или нет. Ты должен научиться покоряться, пока еще не ушло время, и ты научишься – даю тебе слово!

      Его голос звучал непреклонно и сурово. Ни малейшего следа нежности и мягкости не осталось в его лице, и сын хорошо знал своего отца, чтобы еще раз попробовать просить или настаивать. Он ничего не ответил, но в глазах его вспыхнула демоническая искра, отнимавшая у них всю красоту, а на крепко сжатых губах появилось лукавое, злое выражение. Он молча повернулся и направился к двери. Иван Осипович следил за ним глазами. В душе его вдруг шевельнулось снова как бы предчувствие какого-то несчастья. Он окликнул сына:

      – Осип, ведь ты вернешься через два часа, ты даешь честное слово?

      – Да, отец!

      Ответ был произнесен сердито, но твердо.

      – Хорошо, я смотрю на тебя как на взрослого и согласен отпустить тебя на честное слово. Будь же точен.

      Через несколько минут после ухода молодого Лысенко в комнату вошел Сергей Семенович Зиновьев.

      – Ты один? – удивленно спросил он. – Я не хотел мешать тебе, но только что увидел, как Осип быстро пробежал через сад. Куда это он отправился так поздно?

      – К матери, проститься с нею.

      Зиновьев остолбенел от удивления при таком известии.

      – С твоего согласия? – быстро спросил он.

      – Конечно, я позволил ему.

      – Какая неосторожность! Ты только что по опыту узнал, как Станислава умеет поставить на своем, а теперь опять оставляешь сына на ее произвол.

      – На какие-нибудь полтора часа. Я не мог отказать ему в этом прощальном свидании. И чего ты боишься? Уж не насилия ли с ее стороны? Осип не ребенок, которого можно отнести на руках в экипаж и увезти, несмотря на его сопротивление.

      – А если он не будет сопротивляться?

      – Он дал мне слово возвратиться через два часа… – выразительно сказал Иван Осипович.

      Зиновьев пожал плечами.

      – Слово шестнадцатилетнего мальчика…

      – Который воспитан для военной службы и потому знает, что такое честное слово. Это совсем не беспокоит меня, мои опасения клонятся совсем в другую сторону.

      – Сестра сказала мне, что вы наконец поладили… – заметил Сергей Семенович, бросая взгляд на сильно омраченное лицо друга.

      – На несколько минут, а потом мне опять пришлось быть строгим, суровым отцом. Именно этот час показал мне, какая трудная задача покорить и воспитать такую необузданную натуру; но что бы там ни было, а я пересилю его.

      Сергей