Дневник maccolit'a. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.. Александр Житинский

было все равно.

      Через некоторое время я получил кассету «Сладкая N» и ее прослушал.

      По сравнению с тем беспомощным бредом, что мне удалось прослушать до того от рок-музыкантов (в смысле слова), Майк показался мне весьма продвинутым литератором. Он умел составлять слова в строчки.

      Но меня совершенно не устроило его отношение к женщине («Дрянь»), и в очередной статье в «Авроре» я его за это пожурил. Типа вот так мог бы обиженный женщиной подросток выразить свое «фе».

      Это был самый первый период, когда я ни во что еще не врубался.

      Но журнал вышел, мнение стало общ. достоянием.

      Еще через пару недель БГ наконец познакомил меня с Майком в своей мансарде на Перовской.

      Мы с ним поговорили, я видел, что он читал журнал, но – и это главное! – никакой обиды я не почувствовал, хотя при встрече испытывал некоторую вину, все же наехал на человека печатно.

      А дальше мы подружились.

      Я не слишком часто бывал у него, но иной раз заезжал, чтобы взять какие-то пластинки или бобины для моего конкурса самодеятельных альбомов, которые присылали Майку, поговорить и выпить.

      Один случай запомнился. Я где-то напился, домой не хотелось, и я позвонил Майку. Была зима, за полночь.

      Майк без всяких раздумий сказал:

      – Приезжай.

      Я приехал с бутылкой водки, и сразу вдруг на кухне коммуналки была организована компания (там был Шура Храбунов, гитарист Майка, живший там же, в этой коммуналке, Наталья, конечно, и кое-кто из соседей). И мы прекрасно посидели.

      Потом я уехал, часа в 4, в ночь, в липкий снег, пьяный.

      Мне никогда не нравилось звучание группы «Зоопарк». Это была страшная халява.

      Майка я полюбил практически сразу, не столько за музыку и песни, сколько за него самого.

      Мягкий и интеллигентный человек. Умница. Говорить с ним было наслаждением.

      После каждого концерта в рок-клубе я приходил к Майку и мы о чем-то говорили. О чем? Да важно ли это?

      Когда любишь человека, совершенно все равно, о чем с ним говорить.

      Последний раз я видел Майка в июне 1991 года, когда пришел к нему за текстом воспоминаний о Цое, который он по моей просьбе написал к готовящейся книге о Вите, которую мы делали с Марьяной.

      Текст, кстати, был очень жесткий. Без всяких постпохоронных пиететов.

      Майк встретил меня полупьяный, обросший щетиной, с каким-то запредельно страшным выражением лица.

      – Майкуша, что с тобой? (Я звал его так.)

      – Наташка ушла, – сказал он. – Пошли выпьем.

      Мы вошли в комнату. На табуретке стояла бутылка водки, наполовину опорожненная. Майк налил мне. Я стал расспрашивать: что? как? Он что-то отвечал, а потом стал читать стихи.

      Мы пили водку, и Майк читал стихи.

      Не помню какие. Помню одно, где каждая строчка начиналась со слова «любимая».

      А потом он заплакал.

      И я никогда не забуду того беспомощного моего желания помочь взрослому человеку в его горе: я прижал его к себе, гладил по голове, как ребенка, приговаривая: «Майкуша, да ладно… да перестань… все