Спустя десять счастливых лет. Элис Петерсон

проглотить ни крошки.

      Анни знакомит меня с Эдоардо, который стоит за барной стойкой. Копной темных волнистых волос он напоминает мне певца из программы «Вершина популярности» восьмидесятых годов. А еще он аккуратно заправляет рубашку в узкие штаны. Перед ним на стойке краник с просекко на разлив, деревянные полки за спиной заставлены крепким алкоголем и десертными винами.

      – Коктейли делает – закачаешься, – сообщает Анни, усаживаясь на оббитый кожей стул. – Правда, при беременности от этого ни горячо, ни холодно… Эдоардо, а где Джо?

      – Внизу, на занятии, – произносит тот с заметным итальянским акцентом, продолжая обслуживать посетителей. – У него дневная дегустация вин из Эльзаса.

      – Может, сходишь вниз, поздороваешься? – предлагает Анни.

      – Потом, наверное.

      Хватаю меню и постукиваю им по стойке. Анни замечает мое волнение.

      – Ребекка? Ты нервничаешь, что ли?

      – Ни капли! – вырывается писк.

      Повернувшись на стуле, Анни внимательно изучает мое лицо, заглядывает в глаза.

      – Ребекка Харт! Это из-за Джо? Почему вы перестали общаться? Говори правду!

      Я делаю вид, что рассматриваю список фирменных блюд на доске.

      – Ой, Анни, там все так сложно…

      – Он твой бывший? В смысле, если он бывший…

      – Нет. Не бывший, то есть…

      – …Господи, тогда, конечно, будет странно, если вы с ним встретитесь! Я вот не поддерживаю связь ни с кем из бывших. Фу!

      – Не был он моим парнем, и близко ничего такого. Жили в одном доме во время учебы в универе, и все.

      – Ага, а потом что стряслось? Ты сказала, что все сложно.

      Я замечаю, что Эдоардо прислушивается, и прошу Анни перебраться за столик. Тогда я смогу рассказать всю историю. Ну, или хотя бы ее часть.

      Мы располагаемся в углу ресторанчика, заказываем по куску пирога с беконом и шпинатом, а также по овощному салату.

      Во время рассказа про Олли и как я оказалась у родителей Анни не произносит ни звука. Не думаю, что она часто вот так затыкается.

      – Жесть, – наконец выдает она, отодвигая тарелку, хотя съела лишь половину порции. – Даже не знаю, что сказать, Бекка. – Она берет меня за руку. – Ты как? Держишься?

      – Мне повезло, – отвечаю я, твердо намеренная сдержать слезы. – Родители меня поддерживают, и сестра живет неподалеку, так что хоть поближе познакомлюсь с ее близнецами и…

      – Но сама-то ты как? – снова спрашивает Анни, замечая слезы в моих глазах.

      Вспоминаю про УЗИ, голос Олли, вчерашний день. Никто мне не поверит.

      – Одиноко.

      – Познакомились мы в университете. Потом он стал учителем музыки. Он был такой талантливый, легко находил общий язык с детьми.

      Я сохранила письма от учеников Олли. Барнаби, лучший из них, который играл на похоронах, нарисовал слоника, а вдоль хобота написал: «Я никогда не зобуду Олли. Он был очень асобеным».

      – Хотя настоящей страстью Олли стало писательство.

      – Он что-нибудь