Жребий праведных грешниц. Возвращение. Наталья Нестерова

начал наливаться багровой краской. Елена Григорьевна прикурила папиросу. Марфа испугалась. Она была воспитана в почтительности, беспрекословном уважении к старшему мужчине в доме. И то, что этот мужчина по пьяни, бывало, зажимал ее в углу, никакого подрыва его авторитету не наносило и не значило, что можно схалтурить и не приготовить ему с утра костюм, крахмальную рубашку, не надраить ботинки.

      – Молокосос! Школяр! Подонок! – Голос Александра Павловича набирал силу. – Я тебя по стенке! Мокрого места не останется!

      – Папа, пожалуйста! – захлюпала Настя.

      Отец повернулся к ней:

      – А ты? Как гулящая девка, как шлюха…

      – Александр Павлович, – шагнул вперед Дмитрий, – я вас попрошу выбирать выражения!

      – Выражения? Я сейчас так выражусь на твой наглой морде, что кровью умоешься!

      – Попробуйте! – напрягся и зло процедил Дмитрий.

      – Ой, да что же это! – всплеснула руками Марфа. – Да как же это, люди добрые! Жили не тужили, в согласии и дружбе…

      – А потом твой сын наплевал нам в душу!

      – Я не… – начал Дмитрий, но получил от матери ощутимый тычок в бок.

      – Не ерепенься, покайся!

      – В чем, собственно? Хорошо! Александр Павлович, Елена Григорьевна, я бы принес извинения, если бы видел основания для них. Возможно, вам наши… действия кажутся несколько… преждевременными. Но у нас есть оправдание.

      – Какое, интересно? – Камышин еще клокотал, но старался подавить гнев.

      – Мы любим друг друга, – примирительно улыбнулся Дмитрий.

      – Очень-очень, – тихо подтвердила Настя.

      – Дык что теперь яроститься, – заговорила Марфа. – Дитё-то уже есть и не рассосётси.

      «Это точно», – мысленно согласилась и вздохнула Настя. Пока ребенок не зашевелился, они с Митей надеялись, что все собой как-то «рассосется», по-детски прятались от последствий, которыми обернулись помрачительно восхитительные минуты настоящей близости.

      – Только пусть «дитё» не называет меня бабушкой, – подала голос Елена Григорьевна. – Мне нравится манера европейцев величать грэнд-пэренс по имени. А если ребенку будет трудно произносить Елена или Лена, то пусть зовет меня Лёка. Правда, мило – Лёка?

      На нее уставились в недоумении – так далеко ни чьи помыслы еще не простирались. Пожелание Елены Григорьевны мгновенно остудило накал страстей. Обычно она уклонялась от обсуждения бытовых проблем, но если уж снисходила, то умела замечанием нелепым, глупым, наивным, не по теме, отрезвить присутствующих.

      – Прекрасно! – усмехнулся Александр Павлович. – Но мне-то как раз не понравится, если ребенок станет величать меня Сашок.

      Марфа перевела дух: коль повели речь об именах, то гроза миновала.

      – Папа, может, предложим Марфе и Дмитрию присесть? – спросила Настя.

      – Нет! – отрезал Камышин. – Это ты, голубушка, вставай и становись с ними рядом.

      Настя подчинилась с готовностью. Они тут же взялись с Митяем за руки.