Аю-Даг. Наталья Струтинская

пододвигала ему салфетку; мама, со всем присущим ей вниманием, была занята своей пиалой, а Васины раскосые глаза улыбались мне с противоположного конца стола. Такие обеды были если не привычными, то частыми атрибутами моего крымского лета. В детстве, случайно забегая домой, мы были обязательно пойманы бабушкой и приглашены на семейный обед. Коля и Митя, как правило, убегали домой, где их ждали мамы с накрытым столом. Вася же вырос в рабочей семье, родители на обед не приходили, и бабушка, зная, что мальчик останется один, всегда предлагала ему пообедать у нас и возражений не принимала.

      Я посмотрела на Василия и поняла, что ошиблась. Он не изменился – я просто отвыкла от него. Меня всегда окружали веселые, болтливые молодые люди, которые развлекали меня шутками и пустыми рассказами. В Василии же не было поверхностной беззаботности, в нем всегда присутствовала сдержанность и немногословность. И нынешним утром, на пляже, меня невольно привлек все тот же оберточный блеск, который я подсознательно начала сравнивать с глубоким внутренним содержанием. Именно это нелепое сравнение вызвало во мне всплеск раздражения, словно я решала простое уравнение и у меня никак не получалось найти корень. Внешнее и внутреннее несравнимы, так же как рыжее и широкое. Я поняла, что Василий не подлежал сравнению, он был отдельной единицей – моей единицей, – и не нужно было больше об этом забывать.

      – Так вот, хочу вам сказать, – улыбнулся дед, с довольным видом отодвигая пустую пиалу, – что блюдо это отменное.

      Только мама собралась встать, чтобы собрать тарелки и принести чай, как бабушка проворно вскочила и, жестом остановив ее, убежала на кухню.

      Дед, облокотившись на локти и задумчиво прислонив указательный палец к губам, внимательно посмотрел на плетеный виноград, как будто что-то обдумывая. Я хорошо знала этот его жест.

      – Утром Миша заходил, – наконец произнес он, переводя взгляд на нас. – Так вот, Женечка, помнишь, у тебя в классе учился такой Генка А.?

      – Может быть, Гоша? – уточнила мама. – Ты имеешь в виду сына директора швейной фабрики?

      – Да-да. А может быть, и Гоша, я уж не помню. Так вот, помнишь ты его…

      – Ну, – утвердительно кивнула мама.

      – Они вот жили внизу, через улицу, – он кивнул головой в сторону моря и медленно, с расстановкой, заговорил: – В армию он не пошел, уж не знаю что там да как. Кое-как окончил институт, года через два женился. А он ведь парень ста-атный, здоро-овый такой. Ну, ты и сама помнишь. Старший А. его сразу на фабрику устроил. Гоша квартиру в Ялте купил. Двое детишек у него… Вот, наверное, Машенькины ровесники, может, чуть постарше, – дед остановился и снова обратил свой взор на сад, где весело заливались птицы, словно уже закончил рассказ, но потом произнес: – А жена у него бухгалтером здесь, в управе работала.

      – Да, я помню ее. Маленькая такая, невзрачная. Все еще удивлялись, как она замуж удачно вышла.

      – Да, удивлялись, – вздохнул дед. – Так