Аю-Даг. Наталья Струтинская

поднялись на нагретую набережную, быстро пересекли ее и зашли в прохладную тень парка.

      – Тебе ведь не хочется ехать, правда? – вдруг спросила я.

      Я знала Василия, знала каждую черточку его непроницаемого лица, каждую интонацию его голоса, и сейчас, когда он шел, задумчиво глядя вперед, сощурив и без того раскосые глаза, я как будто прочитала страницу открытой книги.

      – Почему ты так решила? – помедлив, спросил он.

      – Мне так кажется.

      Редкие солнечные лучи проникали через густую листву деревьев. Звонко пела какая-то птица. Криков детей здесь почти не было слышно, а шелест накатывающих на берег волн, казалось, отражался от самого ветра.

      Мы шли по крупным плитам парковой дорожки. Нам встречались редкие отдыхающие – основная масса была уже на пляже.

      – Почему тебе не нравится Вадим? – не дождавшись ответа, прямо спросила я.

      – Он не обязан нравиться всем, – просто ответил Василий.

      – Это не ответ на вопрос, – сказала я.

      – Маш, я никому не навязываю свое мнение. Мое отношение – это сугубо мое отношение. Вот и все.

      – Ты что-то знаешь о нем? Почему ты не хочешь рассказать мне?

      – Потому что я не хочу его обсуждать, – тихо сказал Вася. – Я считаю, он не стоит того времени, которое ты тратишь на расспросы о нем.

      У меня забилось сердце, и волна возмущения подступила к горлу. Почему всегда так сложно добиться прямого ответа от Василия? Что за глупые принципы и неуместный обет молчания? Я глубоко, прерывисто вздохнула.

      – А эта Виктория, кто она? – неожиданно резко для самой себя спросила я.

      – Подружка Вадима, – спокойно ответил Вася.

      У меня неприятно кольнуло под желудком.

      – Они… вместе? – я старалась придать как можно больше безразличия своему голосу.

      – Я не знаю, – усмехнулся Василий. – Меня это мало интересует.

      Мы вышли на широкую, главную дорогу парка, вдоль которой стояли резные деревянные лавочки, а за ними росли стройные кипарисы, отбрасывающие на дорогу длинные тени.

      Когда мне исполнилось пятнадцать лет, и детская угловатость постепенно стала переходить в утонченную женственность, я стала замечать на себе заинтересованные взгляды противоположного пола. Мне было лестно слышать в свой адрес многочисленные комплименты и любовные признания. А завистливые взгляды других, менее красивых девочек приятно грели в душе собственное самолюбие. Взращенное на благодатной почве из лести и лицемерия, оно крепко прижилось в моем сознании. Я знала магическое действие своей белозубой улыбки, больших, блестящих черных глаз и пухлых губ и, не жалея, использовала имеющиеся ресурсы для достижения поставленных целей.

      Одноклассники, которые презирали меня в младшей школе, будучи неспособными сдерживать свои мысли и эмоции детьми, выросли и превратились из маленьких сорванцов в вполне приличных молодых людей и девушек. Но они мало интересовали меня. Подруг я не имела,