Гостиница тринадцати повешенных. Анри де Кок

Вскочив на лошадь, он продолжал путь, галопируя, как и прежде, рядом с Паскалем Симеони, и не задал тому ни одного вопроса, не подал ни единого намека по поводу только что разыгравшейся перед ним маленькой драмы.

      И это возместилось ему сторицей, как мы увидим позднее, – любая добродетель рано или поздно вознаграждается.

      Как мы уже сказали, часов около пяти вечера наши путешественники въехали в Париж. В городе они пустили лошадей иноходью, чтобы удобнее было разговаривать.

      – Господин де Ла Пивардьер, – промолвил вдруг Паскаль, – скажите, пожалуйста, если это только возможно, куда вы теперь направляетесь?

      – В этом нет никакой тайны, дорогой сударь, я еду на улицу Сен-Дени и рассчитываю, что и вы поедете туда вместе со мной.

      – Зачем это?

      – Но для того, черт побери, чтобы доставить мне честь и удовольствие угостить вас ужином!

      – Так вы там живете?

      – Точно так… или, вернее сказать, там живет моя жена.

      – Ваша жена! Так вы женаты?

      – Женат ли я? Еще как женат! Не многие во Франции женаты так, как я! Ха-ха-ха!

      Господин де Ла Пивардьер рассмеялся каким-то странным смехом. Паскаль Симеони, не понимая шутки спутника, молчал.

      – Значит, решено, дорогой сударь, – мы ужинаем вместе, – продолжил Ла Пивардьер. – Но если же, случайно, вам негде остановиться в Париже, то знайте, что мой дом… или дом моей жены, весь к вашим услугам. А то в гостинице и дорого все, и неудобно. Я же могу предложить вам прекрасную, теплую комнату, удобное помещение для господина Жана Фише и хорошую конюшню для лошадей. Кроме того, вы встретите самый радушный прием. Возможно, моя почтенная супруга и нахмурится немного, увидев столь неожиданных сотрапезников, но вы не обращайте на это никакого внимания, слышите! Характером она напоминает немножко кислое яблоко, но я умею превращать ее в сладчайший мед. Да вы сами увидите! Ну-с, что вы думаете о моем предложении, дорогой господин Симеони?

      – Я думаю, добрейший господин де Ла Пивардьер, что могу принять ваше столь радушное предложение, тем более что вы обладаете еще и другим сокровищем, для меня бесценным – умением молчать, когда говорить нет нужды. Впрочем, я соглашусь поселиться у вас лишь с тем условием, чтобы ваше гостеприимство не только не было вам в тягость, но, напротив, принесло вам пользу.

      – Но…

      – Возражения не принимаются! В гостинице мне все это обошлось бы ливров в триста в месяц… согласны ли вы принять от меня такую же плату?

      Ла Пивардьер не знал, что ответить. В нем происходила борьба между выгодой и желанием поддержать свое дворянское достоинство, – выгода взяла верх.

      – Конечно, да! – вскричал он. – Раз уж вы так настаиваете! По правде сказать, наше состояние и не позволило бы нам… Однако триста ливров в месяц – это все-таки слишком много!

      – Вовсе нет! У нас прекрасный аппетит – со мной ведь слуга и лошадь.

      – Все равно… почему бы нам не сойтись на двухсот пятидесяти ливрах?

      – Нет! Ни денье меньше; три сотни – мое последнее