Сломанная корона. Паганини. Полина Чех

рока!

      – Да! – кричит Леша, и следом за ним покорная толпа.

      Он подмигивает мне, а меня распирает счастье. Представляю сейчас свою улыбку!

      – Думаю, я хочу вам кое-что показать, – обращается солист ко мне и другому счастливчику, оказавшемуся на сцене. – Ребят, я могу вас попросить? – на этот раз он адресует свои слова толпе. – На следующей песне, светите своими телефонами, и мы увидим звездное небо!

      Последние слова были сигналом к следующей песне и к тому, чтобы погасили свет. И вся площадка действительно погружается во мрак с первыми же нотами. Остается лишь три прожектора с точным голубым светом, направленные на группу. Их лучи прорезаются сквозь толпу со спины, рисуя лучистый, яркий контур каждого присутствующего, но в то же время обезличивая их, оставляя сами тела абсолютно черными.

      А потом я вижу это. Один за другим множество маленьких экранов загораются, прорезая тьму так же как звездный свет прорывается к нам сквозь столетия. Будто кто-то трясет влажной кистью с белесой краской над темным фоном. Прием не оригинальный, многие музыканты так делают на своих выступлениях, но это не мешает ему быть потрясающим.

      Я даже не сразу поняла, какую песню пою вместе с группой. Губы сами находят правильные, родные слова. А ведь она называется «Ожил».

      В тот момент я словно действительно оживаю после продолжительной, затянувшейся смерти длиною во все мое существование, после одиночества в толпе. Оказываюсь частью чего-то целого, чего-то гораздо большего, чем ничтожная я являюсь. Блуждающие в темноте нежно-голубые огоньки кажутся вовсе не хаотичным сборищем, а чем-то живым, дышащим и взаимосвязанным. Единым организмом-вселенной, который больше не выплевывает нас на обочину бытия, а дает место в общем замысле.

      Я уже не различаю голоса Леши, своего и толпы. Мы едины.

      Но лишь до тех самых пор, пока играет песня.

      Потом нас провожают обратно в зал, уже, правда, не на те прекрасные места, что были вначале. Мы пристраиваемся сбоку, где едва видно – но я готова заплатить такую цену за увиденное и прочувствованное пару минут назад.

      Мы были никем, прожекторными безликими манекенами-близнецами, пока нас не коснулось общее дело, момент сотворчества, и музыка.

      Вторая половина концерта пролетает как в тумане. Вроде подпеваю, прыгаю, но после того, как я побывала на сцене, это уже не кажется мне таким примечательным. Словно бедняку позволили пару недель пожить, как дворянин, и теперь ему чрезвычайно трудно наслаждаться корой деревьев и картонной крышей над головой.

      После концерта я вижу стайку фанатов, облепивших парней со всех сторон. Ребята улыбаются, и расписываются на всем, что пихают в их сторону. Довольно комично выглядит, как они шутками пытаются отбиться от пестрой толпы. Видно, что им нравится внимание, хотя его напор слегка создает дискомфорт в движениях Леши и басиста.

      Роюсь в сумке, пытаясь найти что-нибудь похожее на бумагу. Нахожу только билет.

      Довольно