Мне душу рвет чужая боль. Владимир Колычев

месте ютилось по два-три человека. Но эти представители арестантского общества резко отличались от прочих. Независимый вид, насмешливо-снисходительные взгляды, уверенность в каждой мелочи их внешнего и внутренного облика. Валентин почти неделю провел в камере предварительного заключения, поэтому сразу понял, с кем имеет дело. Блатной комитет тюремной камеры: воры, авторитетные бандиты, словом, уголовный сброд, от которого старается избавиться общество нормальных людей.

      Их было пять человек, и все они беззастенчиво пялились на него. Как будто ждали его, как будто знали, что к ним в камеру пожалует очередной арестант… Ждали. Валентин похолодел от мысли, что его действительно ждали. Потому и полотенце перед входом постелили, чтобы посмотреть, как он на него отреагирует… Он не знал, что нужно делать в таких случаях, но ему объясняли, что в тюрьме нельзя ничего поднимать с пола. А он поднял. Поэтому и услышал в свой адрес осуждающую реплику. Тюрьма – не детский сад, здесь прощение не попросишь. Да и время обратно не повернешь, чтобы отмотать назад хотя бы три-четыре минутки.

      – А ты что, паря, всем все поднимаешь? – спросил крепкого сложения мужик с черными как смоль волосами.

      Жгучий взгляд, зловещая улыбка, подавляющая энергетика уверенного в своих силах человека.

      – Я?! Я ничего не поднимаю, – поторопился мотнуть головой Валентин.

      Он мог бы дать отпор кому-нибудь одному из этой пятерки; возможно, смог бы уложить двоих или даже троих, но у него не было сил тягаться со всеми, и эта мысль его угнетала.

      – А я думал, ты подъемным краном работаешь… – ухмыльнулся жгучий. – Думал, ты нам всем тут поднимать будешь.

      – Не буду.

      – А ты ничего, пряничек…

      Жгучий поднялся резко, но к Валентину подошел плавно. На расстоянии вытянутой руки остановился, пальцами бесцеремонно задрал его верхнюю губу.

      – И зубы у тебя ничего…

      Валентину ничего не оставалось, как заявить протест.

      – Я тебе не конь!

      – Ух, ты! Да он еще фыркает! – играя на публику, засмеялся жгучий. И, показав хищный оскал, нахраписто сказал: – Конь ты! Конь дареный! Менты нам тебя подарили, да, братва?

      – В натуре, Артучик, подарили, – гоготнул толстомордый тип с безобразным шрамом, поглотившим всю правую бровь.

      – По какой хоть статье? – спросил тощий мужичок с необычайно сильным взглядом, от которого Валентин невольно поежился.

      – Какая статья? – спросил жгучий, которого, как стало понятно, здесь звали Артурчиком.

      – Сто пятая.

      – Мокруха? И кого же ты зажмурил?

      – Он мою девушку убил…

      – Твою девушку убил? Вот это да! И ты его за это урыл? Ну, ты, в натуре, гигант!.. И чем ты его зажмурил?

      – Бил долго… Бил, пока не убил…

      – Чем бил?

      – Голыми руками, – не без гордости сказал Валентин.

      Пусть блатные знают, на что он способен.

      – Ну, ты точно, Геракл! Ты чо, каратист?

      – Да, занимался. Киокушинкай, контактный