Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование. Петр Дружинин

взгляд Д.С. Лихачева, действительно в те годы не имевшего никакого кредита у власти, объясняется ситуацией, сложившейся тогда вокруг его собственного зятя: в тот же период времени и в тех же Крестах сидел доктор физико-математических наук, ученый-океанолог, директор ленинградского филиала Института океанологии АН СССР Сергей Сергеевич Зилитинкевич, муж его дочери Людмилы. Никакие попытки, которые предпринимал Д.С. Лихачев для спасения зятя, не помогли облегчить его участь; сам Дмитрий Сергеевич позднее писал, что его усилия даже повредили. Зилитинкевич несколько лет провел в Крестах (где они и познакомились с Азадовским, оказавшись на короткое время в одной камере) и получил восемь лет заключения, которые отбывал сначала в колонии, а затем на «химии» в г. Выкса Горьковской области.

      Кресты и адвокаты

      Итак, 22 декабря 1980 года в переулок Крылова приехал автозак, и Азадовского отправили в Следственный изолятор № 1 г. Ленинграда, традиционно и по сей день именуемый Кресты. Здесь он попал в совершенно иной мир – незнакомый, чуждый и, разумеется, опасный. В этой городской тюрьме, построенной еще в конце XIX столетия, большинство некогда одиночных камер было приспособлено в советское время для четырех человек; в действительности плотность заселения их была вдвое, втрое, а то и вчетверо больше. В камере 447, куда доставили Азадовского, находилось в тот момент 6 человек. Пресловутой «параши» уже не было – в 1970-е годы тюрьму оснастили современной сантехникой: в каждой камере стоял унитаз.

      Это был так называемый следственный корпус – в нем содержались «первоходки», то есть дожидающиеся первого в своей жизни судебного процесса в качестве обвиняемых. И хотя каждый, кто попадал в советскую тюрьму, знал о существовании оправдательного приговора, реальность была иной: вся система советского уголовного судопроизводства практически исключала оправдание. Даже если обвиняемый совершенно точно невиновен, но уже «закрыт» и дожидается суда в СИЗО, то ему дадут или условный срок, или ровно такой, какой он уже отсидел, отпустив его лишь из зала суда после оглашения приговора. Ничто не должно было дискредитировать советскую судебную систему.

      Водворение Азадовского в тюремную камеру происходило рутинным образом: «шмон», сдача под опись личных вещей, душ, получение матраса с подушкой (ясное дело, без белья) и путь по галереям Крестов с этажа на этаж в сопровождении конвойного от приемника до будущего местожительства. В камере были в основном молодые пацаны – лет от 18 до 20, но были и люди постарше (об одном из них речь пойдет далее). В этой камере Азадовский проведет два с половиной месяца, ничего не зная ни о судьбе Светланы, ни о здоровье матери. Его ни разу не вызовут на допрос, словно забыв о его существовании. Каждый день он ждал, что его пригласят к следователю или адвокату – ведь других сокамерников «дергали» чуть ли не ежедневно. Но увы! И в этом информационном вакууме он находился почти два месяца.

      О своем тюремном быте Азадовский вспоминал впоследствии редко