Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование. Петр Дружинин

Карлом и Эллендеей Проффер в небезызвестном издательстве «Ардис» (США) – именно этот альбом и был изъят в ходе обыска у Азадовского.

      Цветаевский альбом имел большой успех и выдержал впоследствии еще два издания. Однако хранить его у себя было небезопасно; в своих воспоминаниях Ирма Кудрова, автор текста к этому фотоальбому, признается: «Помню, когда мне передали с оказией экземпляр долгожданного альбома (первого издания), я даже не решилась держать его дома – и отдала его на хранение моему другу Эльге Львовне Линецкой. А она, кажется, передала его еще кому-то…»

      У Азадовского же хранился другой экземпляр, который в действительности предназначался Михаилу Балцвинику, но опоздал всего ненамного… Передать этот альбом уже не пришлось – 14 апреля 1980 года Михаил в состоянии тяжелейшей депрессии покончил с собой, выпив дозу лекарств, несовместимую с жизнью. Как написал его друг Сергей Дедюлин в парижской «Русской мысли», «в ночь с 13 на 14 апреля 1980, находясь один в своей квартире, М.А. выбрал для себя путь, показавшийся ему единственно возможным выходом». Нужно сказать, что, кроме труднейших личных обстоятельств, сыграла роль и общая давящая атмосфера той поры. Кроме того, совсем незадолго до смерти Балцвиник был вызван в Большой дом для очередной «профилактической беседы».

      В тот роковой год он написал такое стихотворение:

Молитва о смерти

      Есть минуты такого отчаяния

      И такого безумия дни,

      Что становится болью дыхание, —

      О, проклятое существование,

      Разорвись, уничтожься, усни!

      Есть недели такой безнадежности

      И такой напряженности страх,

      Что и память о страсти и нежности —

      Генерация мук безутешности,

      И проклятьем скрипит на зубах.

      Есть часы беспредельного ужаса

      И такого кошмара порог,

      За которым бессмысленны мужество,

      Доброты и надежды содружество, —

      И уходит земля из-под ног.

      Есть такая тоска безысходности

      И последняя горечь и дрожь,

      От которых – мечта о бесплотности

      И уверенность в непригодности, —

      Мое сердце, Господь, уничтожь!

      Пусть беспомощен в жизни и в горе я,

      Но, о Боже, прости и даруй

      Растворение фантасмагории:

      Вознесение в дым крематория

      И покой флегетоновых струй.

      И в том же номере «Русской мысли», вышедшем 29 января 1981 года, было напечатано стихотворение без названия, посвященное «К.М.А.». К сожалению, К.М.А. не мог видеть этого номера, поскольку томился в Крестах, хотя стихотворение он знал – Миша Балцвиник написал его 27 февраля 1980 года, незадолго до смерти.

К.М.А.

      Поблеклый снег и сажевая грязь

      Уже настолько в душу нашу въелись,

      Что озабочен – как бы не упасть —

      Не замечаешь мартовскую прелесть

      И, нахлобучив шапку и кашне,

      Которое