Сиротка. Слезы счастья. Мари-Бернадетт Дюпюи

жил бригадир. Там она засунула свою записку под его дверь.

      Когда рассвело, Киона уже отъехала на велосипеде от строительной площадки на много километров. Как ни странно, чем больше она удалялась от этой площадки, тем менее уставшей чувствовала себя. «Передо мной открыт весь мир, – думала она, крутя педали. – Мне всего лишь нужно все время двигаться вперед. Впереди у меня – тысячи дорог и тропинок. Я могу даже пересечь озера и океаны. Отныне я буду жить в мире, в котором нет Делсена, нет Мин, нет Тошана. Я предала тех, кого любила. Я уже не смогу появиться перед моим отцом и Лорой и – главное – не смогу обнять Констана и Катери».

      Она отогнала на задний план своего сознания мысли об ужасе совершенного ею преступления, о своем горе и о перенесенном унижении. На ее теле и лице остались следы ударов, синяки и кровоподтеки, которые усугублялись тем, что она еще и исцарапала сама себе лицо. Эти постыдные следы скоро исчезнут, однако у нее имелись и гораздо более ужасные раны – раны в душе.

      Размышляя над этим, Киона поняла кое-что такое, что уязвило ее очень больно: она поняла, что была введена в заблуждение двумя видениями, которые предстали перед ее мысленным взором с промежутком в восемь лет. Результат этого заблуждения был катастрофическим: она убила Делсена.

      «Наше купание в реке вовсе не было удивительным, хотя мы и целовались! Я боялась, что меня постигнет банальная судьба большинства женщин. Я жаждала любви, я жаждала объятий, которые считаются опьяняющими, и, приходя в отчаяние от уверенности в том, что он этим летом умрет, я спровоцировала катастрофу. Стоит мне только подумать о том, что его убила именно я, как…»

      Она в отчаянии засыпала саму себя вопросами, пока наконец ей не пришла в голову разгадка мучившей ее тайны. «А может, это было предопределено свыше? Может, я была частью трагической судьбы Делсена? Его уже поджидала смерть, и я стала ее орудием. Не более чем орудием».

      К полудню Киона съехала на какую-то лесную тропинку. Ей очень хотелось спать. Вскоре она заметила справа от себя строение, похожее на заброшенную хижину лесника. Дверь этой хижины, пространство перед которой изрядно заросло травой, была распахнута настежь. Киона, изнемогающая от голода и усталости, оставила велосипед у входа и зашла в хижину.

      Пол в ней был усыпан сероватой соломой. Киона улеглась на ней, положив себе под голову вместо подушки руку, и с каким-то животным удовольствием погрузилась в сон. Недалеко от этого ее убежища заржали лошади, и ветер донес оттуда запах конюшен: во владениях Патрика Джонсона пришло время раздавать лошадям овес.

      Роберваль, воскресенье, 16 июля 1950 года, три часа дня

      – Поезд явно опаздывает, – заявила Лоранс, держа фокстерьера на поводке.

      – Да, уже на целую четверть часа, – кивнул Жослин, только что побеседовавший с одним из служащих вокзала.

      – Мы ждем уже целых двадцать минут, – посетовала Лора, защищаясь от солнца цветастым зонтиком. – Я сейчас сварюсь.

      – Иди сюда, мама, здесь