Благословите дитя. Божий дар жизни. Коллектив авторов

кончился он как всегда, побоищем; летели чубы и космы во все стороны.

      А мальчик взял да и умер. Тут только протрезвились мужики, и поднялся такой вопль, что хмеля как не бывало. Рвали они себе волосы на голове, винили себя за смерть мальчика; бабы выли и причитали, и все село, окружив избу родителей мальчика, днем и ночью не расходилось, а все каялись перед Богом, забыв и о работе, и о своем хозяйстве. А мальчик, точно живой, лежал в гробике, и сквозь закрытые глазки его светилась улыбка. Как посмотрят на него, так то одного, то другого без чувств и вынесут из избы… И целую неделю не хоронили его, пока не показались уже признаки разложения и на ручках не появились зеленые пятна. Тогда понесли гробик в церковь. Началось отпевание… От слез и рыданий не могли ни священник служить, ни певчие петь. Только к пяти часам можно было начать подходить к последнему целованию. Что творилось в церкви, передать невозможно. Все стояли с зажженными свечами, точно на Пасхальной заутрене. А как взглянет кто-нибудь на мальчика, да как увидит его улыбку, так и взвизгнет, и пластом упадет на пол, без чувств. Каждый ведь обвинял себя в его смерти; а на тех, кто пьянствовал да дрался, так даже жалко было смотреть.

      Вдруг из алтаря раздался крик священника. Стоя перед престолом, с высоко поднятыми к небу руками, он, с величайшим дерзновением, взывал к Богу, громко, на весь храм:

      – Боже мой, Боже мой! Ты видишь, что нет у меня сил дать отроку сему последнего целования! Не попусти же меня, старца, раба Твоего иерея, уйти из храма сего посрамленным, да не посмеется надо мною, служителем Твоим, враг рода человеческого, что я, по немощи своей, прервал требу сию… Но не по силам она мне… Внемли стенаниям и плачу раскаявшихся, внемли страданиям родительского сердца, внемли моему старческому воплю! Не отнимай от нас отрока сего, Тобою нам данного во исправление, для вразумления, для прославления имени Твоего святого. Не Ты ли, Господи, сказал, что дашь нам все, о чем мы с верою будем просить Тебя! Не Ты ли, Милосердный, сказал нам: «Просите, и дастся вам»? О, Боже Праведный, в храме сем нет никого, кто бы смог подойти к отроку сему с целованием последним. Нет этих сил и у меня, старца… Боже наш, помилуй нас, услыши нас, Господь мой и Бог мой…

      И вдруг в алтаре все стихло…

      Несколько мгновений спустя слышно было, как священник упал на колени, перед престолом, с громким воплем:

      – Так, Господи, так, но воскреси же отрока сего, ибо Ты все можешь, Ты наш Господь и Вседержитель… по смирению своему, а не по гордости дерзаю!

      И, как в страшную грозу, за ослепительною молнией, раздается оглушительный удар грома, так в ответ на вопль поверженного пред престолом Божиим старца раздался пронзительный крик из церкви.

      Оглянувшись, священник увидел, что мальчик сидел в гробу, оглядываясь по сторонам…

* * *

      Я не закончил. Рыдания бедного солдата прервали мой рассказ.

      – Спасите мою бедную, окаянную душу, научите детей моих, чтобы не погибли их души, – говорил он, громко всхлипывая. И вдруг, порывисто схватив меня за руку,