Хлопотливая нация (сборник рассказов). Аркадий Аверченко

знаете?

      Холмс презрительно усмехнулся.

      – Я знаю еще больше. Я могу утверждать, что вор – несомненно, мужчина!

      – Да какая же сорока принесла вам это на хвосте?

      – Ты обратил внимание, что калоша мужская? Ясно, что женщины таких калош носить не могут!

      Я был подавлен логикой своего знаменитого друга и ходил весь день как дурак.

      Двое суток Холмс сидел на диване, курил трубку и играл на скрипке.

      Подобно Богу, он сидел в облаках дыма и исполнял свои лучшие мелодии.

      Кончивши элегию Ньютона, он перешел на рапсодию Микель-Анджело и на половине этой прелестной безделушки английского композитора обратился ко мне:

      – Ну, Ватсон – собирайся! Я таки нащупал нить этого загадочного преступления.

      Мы оделись и вышли.

      Зная, что Холмса расспрашивать бесполезно, я обратил внимание на дом, к которому мы подходили. Это была редакция «Таймса».

      Мы прошли прямо к редактору.

      – Сэр, – сказал Холмс, уверенно сжимая тонкие губы. – Если человек, обутый в одну калошу, принесет вам стихи – задержите его и сообщите мне.

      Я всплеснул руками:

      – Боги! Как это просто… и гениально.

      После «Таймса» мы зашли в редакцию «Дэли-Нью», «Пель-Мель» и еще в несколько. Все получили предупреждение.

      Затем мы стали выжидать.

      Все время стояла хорошая погода, и к нам никто не являлся. Но однажды, когда выла буря и бушевал дождь, кто-то с треском ввалился в комнату забрызганный грязью.

      – Холмс, – сказал неизвестный грубым голосом. – Я – Доббльс. Если вы найдете мою пропавшую на Трафальгар-сквере калошу – я вас озолочу. Кстати, отыщите также хозяина этих дрянных стишонок. Из-за чтения этой белиберды я потерял способность пить свою вечернюю порцию виски.

      – Ну, мы эти штуки знаем, любезный, – пробормотал Холмс, стараясь свалить негодяя на пол.

      Но Доббльс прыгнул к дверям и, бросивши в лицо Шерлока рукопись, как метеор скатился с лестницы и исчез. Другую калошу мы нашли после в передней.

      Я мог бы рассказать еще о судьбе поэта Бенгама, его стихов и пары калош, но так как здесь замешаны коронованные особы, то это не представляется удобным.

      Кроме этого преступления, Холмс открыл и другие, может быть, более интересные, но я рассказал о пропавшей калоше Доббльса как о деле, наиболее типичном для Шерлока.

      Друг

I

      Душилов вскочил с своего места и, схватив руку Крошкина, попытался выдернуть ее из предплечья.

      Он был бы очень удивлен, если бы кто-нибудь сказал ему, что эта хирургическая операция имела очень мало сходства с обыкновенным дружеским пожатием.

      – Крошкин, дружище! Кой черт тебя дернул на это? Душилов помолчал и взял руку Крошкина на этот раз с осторожностью, как будто дивясь прочности Крошкиных связок после давешнего рукопожатия.

      – Видишь, ты уже раскаиваешься… Ведь я эти глупые романы знаю – вот как! Я как будто сейчас вижу завязку этой гадости: когда однажды никого из ближних не было, ты ни с того ни с сего взял и поцеловал ее