Под крышами Парижа (сборник). Генри Миллер

Это лучшее решение. – С этими словами он нажал на газ.

      Слова Гилберта были для меня шоком. Ведь он прежде никогда так не говорил о другом человеке. Добрая, мягкая, тактичная душа, он сам прошел через подобный ад. Видимо, для него не составило особого труда раскусить Морикана.

      Тем временем мой добрый друг Лайлик, который снимал хибарку в нескольких милях отсюда, делал все возможное, чтобы Морикан чувствовал себя как дома. Морикану нравился Лайлик, к нему он питал безусловное доверие. Да и вряд ли у него могли возникнуть иные чувства, поскольку Лайлик только и делал, что заботился о нем. Часами Лайлик сидел с ним, выслушивая его горестные сказки.

      От Лайлика я узнавал по крупицам, что, как считал Морикан, я не уделяю ему должного внимания.

      – Ты ни разу не поинтересовался его работой, – сказал он.

      – Его работой? Что ты имеешь в виду? Над чем же он работает?

      – Пишет мемуары, насколько я понимаю.

      – Интересно, – сказал я. – Надо будет как-нибудь посмотреть.

      – Между прочим, – сказал Лайлик, – ты видел его рисунки?

      – Какие рисунки?

      – Бог мой, ты их еще не видел? У него целая куча в портфеле. Эротические рисунки. Тебе повезло, – загоготал он, – что таможенники их не откопали!

      – Они хоть имеют какую-то ценность?

      – И да и нет. Во всяком случае, детям их лучше не показывать.

      Через несколько дней после этого разговора возник еще один старый друг. Леон Шамрой. Как всегда, он был нагружен дарами. В основном – едой и выпивкой.

      На этот раз Морикан еще шире прежнего распахнул свои соколиные зеницы.

      – Потрясающе, – пробормотал он, оттянув меня в сторонку. – Миллионер, наверное?

      – Нет, просто кинооператор, работающий на компанию «Фокс». Человек, которому присуждают всех «Оскаров». Жаль, вы не понимаете, что он говорит, – добавил я. – Во всей Америке больше никто не может сказать то, что говорит он, и выйти сухим из воды.

      Тут в разговор вмешался Леон.

      – О чем это вы там шепчетесь? – спросил он. – Кто этот малый – один из твоих монпарнасских друзей? Он говорит по-английски? Что он здесь делает? Бьюсь об заклад, доит тебя. Дай ему выпить! Ему скучно или грустно. Вот, дай ему попробовать одну из этих, – сказал Леон, выгребая целую горсть сигар из нагрудного кармана. – Всего доллар за штуку. Вдруг ему понравится?

      Он кивнул Морикану, давая понять, что сигары для него. При этом он выбросил наполовину выкуренную гаванскую сигару, которой позволил погаснуть, и закурил новую. Сигары были чуть ли не в фут длиной и толстые, как семилетние гремучие змеи. У них был также прекрасный аромат. И по два доллара за такое было бы дешево, решил я.

      – Объясни ему, что я не говорю по-французски, – сказал Леон слегка раздраженно, потому что Морикан выразил благодарность на своем велеречивом французском. Не закрывая рта, Леон вскрыл коробку, из которой вывалил радующие глаз сыры, салями и лососинку. И через плечо: – Скажи ему, что мы любим выпить и закусить. А языками потом почешем. Эй, где вино, которое я привез? Нет, погоди минутку. У меня в машине есть бутылка «Хейг энд Хейг». Отдадим ему. Бедный малый,