Картотека Пульсара. Роман. Повесть. Рассказ. Игорь Агафонов

там, Виталь, – вслед ему просительно говорю и, не взглянув на Зинаиду, ухожу в дом, рывком запираю замок, чтоб слышно было ей. Странное дело, едва она появляется, меня начинает лихорадить. Хотя сейчас-то чего… грипп?

      Растапливаю печь, а сам напряжённо вслушиваюсь, наконец, улавливаю звук удаляющегося мотора. Зачем, зачем приезжала? Щипцы – явный предлог. Поговорить хотела? Но скорее всего – совместить: и поговорить, и щипцы забрать. Рационалистка. Без плюсов и без минусов – констатация. От природы такая. Сперва всё разметит, размыслит, затем действует по составленному плану, полагая, что расчетов её и хитростей никто не раскусит. У неё всегда было так: всё, что в её головке не укладывается – либо глупость, либо ненормальность, обернуть же это на себя даже мысль не придёт. Впрочем, не хочу об этом думать. Полторы тысячи и ещё пятьдесят пять раз передумано. Хватит бы уже, хватит. Это ей нравится выяснять отношения, а не мне. Я-то тут при чём? Не хо-чу. Иначе зачем я здесь?

      Высыпаю запасы лекарств из коробочки на стол, но ничего подходящего не находится. Сгребаю всё обратно. Ложусь на продавленный диван, укрываюсь старым пальто и начинаю соображать, как отвязаться от мыслей – теперь о Зинаиде. Благо ещё, Фулюган подвернулся. Ну о чём бы я с ней беседовал, с этой педанткой?..

      Да, Фулюган. По фамилии-то он Пилюган. И поначалу его в хулиганы окрестили, затем как-то само собой Пэ на эФ поменялась. И нейтрально, и понятно для посвящённых, что сие означает. Четвёртый год, уйдя от жены, Фулюган зимует здесь в своей теплушке, держит кролей, кур, достраивает дом из кирпича. «Я бич номер два. Первый – это Однорукий, а я второй. А вот ты, Паша, будешь третьим. Лады?» Я соглашаюсь. Третьим так третьим. Бог любит троицу.

      Зимой Фулюган работает истопником в котельной заготовительной хлебопродукты. Оттуда, кстати, обеспечивает кормом свою живность. «Я, да будет тебе известно, если не уворую хоть один день чего-нито – спать не буду! Не могу! Исключено. Такая у меня натура. Понял?» И тут же предлагает: «Тебе масло подсолнечное не нужно?» Десять литров за столько-то. Я отказываюсь – он настаивает: «Дурень! Скоро карточки введут, попомни моё слово».

      Да, но это зимой. Летом котельная на отдыхе и Фулюган промышляет шабашкой – то дом пластиком кому-то оббивает, то бассейн помогает при баньке наладить, то колодец… Короче, не тужит. И всё же некоторая истеричность по поводу возможных будущих невзгод время от времени его одолевает. И когда мы с ним выпиваем, не прочь и всплакнуть: «Э-эх, ничего-то раньше не боялся, а теперь… остарел, что ли? Или бедлам этот на нервы действует? Э-эх, растрёпанная Россия, и кто ж тебя предал! Кабы знать!» – «Ну и чтоб ты сделал?» – подзуживаю. Он смотрит строго, пытается освоить скрытую издёвку. Шмыгает носом, трёт глаза. Девчушке обычно говорят: ну поплачь-поплачь – легче будет. А мальчишке? Ну-ну, ты ж мужик! И вот он всю-то жизнь затем сдерживает себя, давит слёзы в горле, даже если невмочь, и лишь в поддатом облике размажет по роже мокроту – из глаз