Диагноз. Анатолий Керн

но вы ничего не говорите.

      – Ого! Какие термины! – театрально воскликнул Владимир Григорьевич. – Вы тоже читаете этот дурацкий журнал? Ещё раз напоминаю больным и персоналу: чтоб я больше никогда не видел в палатах «Здоровья»! – И тут же рассмеялся над случайным каламбуром. Быстрый в движениях и переменах настроения, он упёрся в меня насмешливым взглядом:

      – О чём я должен говорить? Я никогда ничего не говорю – я делаю! Для разговора с вами нужны основания, которых у меня нет. Появятся – тогда пожалуйста! Ещё вопросы?

      – Да, последний…Где я мог поймать этот чёртов лейкоцитоз?

      – Его невозможно поймать. Из множества заболеваний ловят лишь триппер, остальные приходят сами.

      Оба лечащих врача сдержанно посмеивались, а сёстры и сеструшечки притворно покраснели, словно нетронутые монахини.

      Когда долго «лежишь» в больнице, дни кажутся неделями, недели – месяцами, и так далее, по возрастающей, и время занудно тянется, а потом появляются дурацкие мысли о бесполезности лечения и, чаще всего, о скором конце. У меня было много возможностей убедиться в этом, перезнакомившись и общаясь чуть ли не со всеми больными урологического отделения. В больницах любят рассказывать друг другу о своих болезнях – был бы терпеливый слушатель; потом жизненная тематика расширяется безгранично, принимает личный уклон, люди сближаются на общем для всех фоне судьбы и находят в этом облегчение. Общение с моими новыми знакомыми получалось односторонним. Я умел слушать, но не любил рассказывать о себе. Собеседникам это нравилось, и я был как бы в цене, уделяя внимание всем, кто хотел.

      Нытики есть в любых больницах, у нас тоже были. Оригинальный народ – всё время ждут смерти, но живут дольше здоровых. Некоторые из них действительно были обречены, потому что утратили смысл жизни и желание за неё бороться. Во фтизиаурологии обследуются долго, но лечатся ещё дольше, на это уходят многие месяцы, часто и годы. Факт выписки из больницы не означает, что человек уже здоров; он всё равно находится на контроле и через определённое время опять возвращается на профилактику. Я много раз наблюдал в отделении встречи ветеранов урологии – обнимаются, точно родственники, и всегда кого-нибудь недосчитаются. Меня лечили, круговерть анализов поутихла, названия болезни я не знал и больше не интересовался никакими подробностями – зачем? Кравченко прав: придет время – узнаю. С больничной обстановкой я свыкся, дурных мыслей не было, скорого конца не ждал. Наоборот, строил планы наведения порядка в личной жизни, если после больницы она продолжится. А хорошая библиотека позволяла роскошно коротать больничное время в других исторических эпохах.

      Нормальных больных у нас было больше, и они весело со мной шутили: «Ты, Дмитрий, наш человек до конца жизни». Теперь мне была понятна убийственная правда этой шутки: нашими называли тех, у кого туберкулёз или рак.

      Как-то во время обхода Кравченко остановился возле моей койки и спросил у лечащего врача:

      – А здесь вы что намерены предпринимать?

      Я