Переболь. Лина Сальникова

сто звонка, разговора вместо, потому что

      осталась вне времени и контекста, даже вместо текста —

      я дальше него и глубже – так внезапно бывает,

      когда адресат не нужен.

      Что мной движет? Хочу досказать себя до абзаца, до

      стрекочущих, птичьих, порхающих интонаций, до тире между

      нами, оно интересней точки, словно пальцами волосы,

      перерыхлить подстрочник.

      И остаться в нём, и сломаться, как дрожью – почерк.

      Всё – круги, словно снова и снова обводишь буквы, мы всегда

      чужие, всегда далеки как будто, мы всегда история, но про

      других кого-то, я пишу, как будто настаиваю, что вот я.

      Я хочу разрушить контур, конкретность марта, я лижу конверт,

      но комкаю в урну марки, мною движет тоска и решительная

      бессвязность, это им обеим мой монолог обязан

      возникновением

      возней в мгновениях

      вместо долгого разговора, живого, тесного между нами

      контакта, касательного, телесного – невозможного, как всё

      между нами в принципе. И тогда речь становится паникой,

      бредом,

      приступом,

      птичьим стрёкотом,

      калькой другого,

      бумагой рисовой,

      омерзительным шуршанием внеконтекстного,

      было первое слово – второе, хрустя, доест его.

      Но, рассыпавшись в крошку, труху от бумаги рисовой,

      потерявшая силу, обратно вернёт мне силы на:

      поговори со мной.

      спаси меня.

      [Я на море приехал]

      Я на море приехал. Зачем я сюда приехал?

      Чтобы слышать себя: не разбившимся колким эхом,

      а бескрайним, как стрёкот цикады в кусте у моря. Я приехал,

      чтоб словно камушек в воду, горе бросить из постепенно

      разжатой своей ладони. Бросить всех, кто болел в этом сердце,

      чтоб вспомнить: до них я был светел и счастлив, наверное.

      Точно счастлив. Я был целен, спокоен, огромен, как море,

      властен и над мыслями глупыми, и над своим упрямством.

      Я приехал на море, чтоб чувствовать постоянство своего

      удивления чудом, простого сердца. Я приехал, чтоб выбросить

      зыбкость и опереться. На себя, как на волны, что держат

      белёсой солью в те моменты, когда захлебнулся своей же болью.

      Я приехал на море. Зачем? Чтобы встретить лето, где рассветы,

      как новые люди, к тебе ответны. Где от встречной улыбки

      (когда говорят глазами) понимаешь, что ты в своём прошлом

      не исчезаешь. Понимаешь, что ты – так, как есть, – остаёшься

      в ком-то. А до этого – только горе в ладонях комкал. И теперь

      в это море выбросил, словно камень. Чтобы этой рукой, чтобы

      этими вот руками обнимать только тех, кто в ответ тебя тоже

      обнял. Чтобы прошлое отступилось, отдав сегодня. Где есть

      место всему, чего ждал я: любви и смеху.

      Я на море приехал. Зачем? За собой приехал.

      [Ни туда, ни обратно]

      Мы сидим на краю, мы болтаем ногами с обрыва.

      Прошлое нам обрыдло,

      настоящее приоткрылось,

      будущее – незнакомо.

      Над обрывом даже воздух как будто скомкан,

      мы сидим над обрывом, у края страничных крыльев.

      Заглянуть за строку не страшно, но бесполезно:

      как начнём своё «ну зачем мы сюда полезли?»,

      и сомнения,

      и очень важные мнения —

      в общем,

      просто

      убьём

      мгновение.

      На коленных чашечках солнечные пятна:

      чёрта качаешь – на сгибах загар играет.

      Заглянуть за строку – спросить себя «не пора ли?»,

      но если вообще мы хоть что-нибудь выбираем,

      то правда в том, что мы не хотим обратно.

      Ни туда, ни обратно,

      ни туда, ни опять обратно —

      только сидеть над обрывом,

      свесивши

      ноги

      с края.

      [По местам]

      Вечер мог бы стать приключением, но не стал.

      Он томится, я томлюсь, потому что он

      томится. Мир – стеллаж, где нам по местам

      предстоит расставить заново каждый том.

      На пороге вечер; здравствуйте,