Вот жизнь моя. Фейсбучный роман. Сергей Чупринин

развернуто никогда не писал. Мы и знакомы почти что не были. Ну, кивали друг другу при встрече. Пока не столкнулись однажды в сырую зиму на железнодорожном переезде, что в Переделкине. И Александр Петрович вдруг поманил меня к себе. «Я, – говорит, – вас пропустил». Смысл этой фразы стал мне ясен только тогда, когда прозвучало сказанное со вздохом: «Вас, я знаю, Самойлов к себе взял. Он в людях не ошибается. Не то что я…»

      И так он это произнес, с такой мукой, что мы, будто по наитию, завернули сначала в пристанционный магазин за бутылочкой, даже, может быть, не помню, за двумя, а затем медленно-медленно пошли к Александру Петровичу на дачу. Эккерман[347] из меня никакой, записей в блокнот не веду, поэтому и разговор наш – хоть по дороге, хоть в мезонине, почти полностью занятом бильярдным столом, хоть на кухне, где Межиров ловко нажарил огромную сковороду картошки, – пересказать сейчас не берусь. Тем более что и ощущение было, будто он не столько интересуется мною, сколько меня прощупывает, можно даже сказать, тестирует.

      На «гожусь – не гожусь», а для чего – стало понятно еще через сколько-то там дней, когда Александр Петрович неожиданно завез мне в редакцию «Литературной газеты» несколько машинописных страничек с поэмой «Бормотуха». Вот, говорит, в «Огоньке»[348] готовы вроде бы напечатать, но просят, чтобы был врез. «Не побоитесь?» – и посмотрел испытующе.

      Сейчас-то, конечно, о чем угодно можно писать и как угодно, но тогда, ранней зимой 89-го, строки о национализме, лезущем, будто опара из кадки, произвели на меня оглушающее впечатление. И не своими художественными достоинствами, достаточно, мне сейчас кажется, скромными, а какой-то болезненностью, что ли. Страхом – и перед «низами элиты», порождающими этого беса, и (да, да!) перед народом-богоносцем.

      Так что несколько абзацев написал я мгновенно. И в печать поэма пошла тоже мгновенно. Мы в «Огоньке», помнится, даже выпили по чуть-чуть на посошок – вместе с тем же Хлебниковым* и Володей Вигилянским[349], ныне отцом Владимиром.

      А еще через день или два позвонил следователь. Сказал, что Александр Петрович пропал, и спросил, может ли в этом исчезновении быть повинно общество «Память»[350]. Что я отвечал, сейчас неважно. Важно, что случилось несчастье, ни к каким черносотенцам отношения не имеющее. Но о нем уже столько другими порассказано, что я, пожалуй, прервусь. Скажу лишь, что последняя наша встреча произошла двадцать лет спустя на переделкинском кладбище, где прах Межирова был предан земле.

* * *

      Постмодернизм! Хоть имя дико, но…

      Мне это слово ласкало слух, наверное, лет десять. И не то чтобы я был его теоретиком, как Миша Эпштейн, или агитатором, горланом, главарем, как Слава Курицын[351]. Но так уж вышло, что я написал о нем, кажется, еще и слова такого не зная, одним из первых в России. Может быть, даже самым первым – в статье «Другая проза», которую «Литературная газета», продолжая играть в Гайд-парк и при развале империи, напечатала 8 февраля 1989 года под конвоем статьи Дмитрия Урнова

347

Эккерман Иоганн Петер (1792–1854) – немецкий литератор, младший друг и секретарь И. В. Гёте. Его объемистая книга «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни, 1823–1832», основана на записях, сделанных с разрешения великого поэта.

348

«Огонек» – иллюстрированный еженедельный журнал, издающийся с 1899 года. В 1986–1991 годах, при главном редакторе Виталии Коротиче, был одним из бесспорных флагманов перестройки.

349

Вигилянский Владимир Николаевич (1951) – критик, публицист. В 1988–1991 годы он работал в журнале «Огонек» и был председателем Совета его трудового коллектива. В 1995 году рукоположен во диакона, затем в священника, и с 2005 по 2012 год был руководителем пресс-службы Московской Патриархии. Ныне отец Владимир протоиерей, настоятель храма Святой Мученицы Татианы.

350

«Память» – первая публичная ассоциация русских националистов монархического извода. Возникла, взяв имя романа-эссе В. Чивилихина «Память», в 1980 году как объединение любителей-активистов из Московского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. В 1986–1987 годах организации с тем же названием появились и в других городах России, претендуя на роль флагмана в националистическом движении. Однако уже в 1988–1989 годах общество «Память» раздробилось на множество конфликтующих друг с другом «фронтов» – возможно, в силу того, что, как указал в одном из интервью генерал КГБ Л. Шебаршин, «идеологический» Пятый отдел КГБ СССР целенаправленно расколол эту организацию, становившуюся для власти опасной. Среди самых заметных акций «Памяти» – митинг в поддержку перестройки, проведенный на Манежной площади в Москве, и последовавшая за ним встреча с Б. Н. Ельциным, тогда первым секретарем Московского горкома КПСС (май 1987), а также срыв одного из заседаний писательской ассоциации «Апрель» в Центральном доме литераторов (январь 1990){27}. После августа 1991 года численность и активность «Памяти» резко снизилась, хотя ее различные ответвления формально существуют до сих пор.

351

Курицын Вячеслав Николаевич (1965) – критик, прозаик. В 90-е годы был одним из провозвестников русского постмодернизма и первопроходцев русского Интернета. В 2000-е сосредоточился на прозе – книги «Акварель для Матадора» (2000), «Матадор на Луне» (2001), «7 проз» (2002), «Книги Борхеса» (2012), изданные под собственным именем, романы «Месяц Аркашон» (2004), «Спать и верить» (2007), «Чтобы Бог тебя разорвал изнутри на куски» (2008), выходившие под псевдонимом Андрей Тургенев.