Этажи. №3. Июль 2016. Литературно-художественный журнал

это – был и нет?

      На щеке, на груди

      Вот же его след.

      Только не уходи!

      «Рука в руке дрожит синицей…»

      Рука в руке дрожит синицей,

      А в небе тают журавли

      И огненная колесница

      Неистового Илии.

      Надулась воздуха рубаха,

      Как царство сокрушился лёд,

      Всё чаще вздрагивает птаха —

      То ли от страха, то ли от

      Волны безжалостного счастья,

      Что горлом хлынуло – и с ним

      Обломки слов и льдинок мчатся

      В дыму и скрежете весны.

      «Ну, что, душа? Что сидишь, тиха?»

      Ну, что, душа? Что сидишь, тиха?

      Держишь горшок с землёй, а в нём – корешок греха —

      Чёрненький, с золотым, Божьим, переплетён.

      Страшно тебе, душа? Ну-ка, вставай, пойдём

      Медленно вдоль реки, словно катя клубок

      Перед собой – смотри, как Его мир глубок:

      Жабры твои, душа, розовы, и глаза круглы,

      Гнутся вокруг стеклянные впадины и углы,

      Вьются скользкие ленты, колются рачьи усы,

      И плоские караси колеблются, как весы.

      Ну-ка, пошли, душа, дальше, стряхни песок,

      Берег, лесок – смотри, как Его мир высок:

      Ветер из полотна, облако из стекла,

      Быстро летают капель блестящие зеркала.

      Перья твои, душа, в крапинку, и круглы глаза,

      Выше рванулась, милая, да нельзя —

      Поясок натянулся, обвивая тебя, как дым —

      Тот самый, чёрненький, перепутанный с золотым.

      Вот и сиди, как Золушка, хмельные Божьи меды

      Отделяй от дёгтя, от неумытой беды.

      Страшно тебе, душа? А всё-таки не зови

      На помощь – не то нагрянут птицы да муравьи,

      Распутают сердце, быстрыми лапками шевеля, —

      Тут-то оно и рассыплется, как земля.

      Роман Сенчин

      Морская соль

      Поначалу это был не поселок, а дорожная станция. Устраивали такие на тракте километрах в тридцати-пятидесяти друг от друга, и старинные, с цепями на клыках ЗИСы, ГАЗы, МАЗы, КрАЗы переползали по узкой, с крутыми подъемами и спусками ленточке дороги от одной станции до другой; шофера отдыхали, отсыпались и ползли на своих громоздких, но маломощных машинах дальше… Четыреста километров от одного города до другого, которые сейчас пролетают часов за пять-шесть, тогда, полвека назад, занимали три-четыре дня, а то и больше. Зависит от того, какая погода, какой груз, есть ли горючее на заправках… Да и без поломки редко обходилось.

      На станциях были заежки, чайные, дежурили грейдеры, ремонтные бригады, стояли камнедробилки, чтобы в гололед посыпать дорогу щебнем.

      Возле станций селились люди, и постепенно станции превращались в поселки. Иногда крупные, жителей по триста-пятьсот.

      Со временем автомобили становились совершеннее, дорогу выравнивали, покрывали асфальтом, и нужда в таком количестве станций стала пропадать. Закрывали их, и уходили люди. На новых картах возле кружочков с названиями появлялась в скобочках пометка («нежил.»). И вот теперь осталась одна «жилая» – поселок