Мрачный Взвод. Моровое поветрие. Рита Хоффман

Ружана слез сдержать, принялась утирать их рукавами.

      – Это она Елисея сгубила… – прошептал Доброгнев.

      Ружана посмотрела на него, ожесточился ее взгляд.

      – И ты знал об этом? – строго спросила она.

      – Догадываться не так давно стал.

      – Вот совесть тебя и заела! Ты почернел весь, исхудал, сразу видно, что на душе у тебя неспокойно! Прогони девицу и запрети ей возвращаться! А Елисей… Всю жизнь будем нести вину за смерть царевича, постараемся хорошо о его людях заботиться. Что ж сожалеть теперь? Сделанного не воротишь.

      К огню сын и дочь подошли, заспанные, помятые со сна, но до того красивые, что у Доброгнева дыхание перехватило.

      Похожи они были друг на друга, Станислав и Ведана: и темные кудри у них одинаковые, материнские, и глаза голубые, и ростом вышли, и фигурами ладные – все лучшее от родителей взяли. Но надеялся Доброгнев, что сын его умнее отца окажется, что сможет стать царем достойным, не опорочит ни свое имя, ни имя рода Владимира.

      – Дети… – Доброгнев протянул к ним руки, Ведана сразу же в объятия отца кинулась. Станислав же внимательно на них посмотрел, приблизился, но ластиться не торопился.

      – Что же ты, сын? – голос Доброгнева дрогнул. – Неужто не обнимешь?

      – Как удобно ты устроился, отец. Захочешь – утешение на груди матери найдешь, захочешь – в постели у своей грязной…

      – Станислав! – Ружана тронула сына за плечо, но тот отшатнулся и зло продолжил:

      – …грязной девицы! А теперь, как я погляжу, ты решил вспомнить, что у тебя дети есть. Вот только опоздал ты, батюшка, выросли мы давно.

      Станислав говорил так напористо и резко, что Доброгнев сам не заметил, как отступать начал. Ведана из объятий его выскользнула, за спиной брата встала, замерла безмолвной тенью.

      – Вижу я, что вы выросли, – как мог спокойно начал Доброгнев. – И потому надеюсь, что вы поймете меня.

      Губы сына презрительно изогнулись. Царю показалось, что Станислав плюнет ему под ноги, но тот сдержался, лишь крепче руку сестры сжал.

      – Околдовали меня. Не понимал я, что делал.

      – Понимал, – вдруг сказала Ведана. – Понимал, батюшка. Видела я в воде, как ты добро давал Чеславе на то, чтобы она зверем обратилась и на Владимира напала. И кровь его на твоих руках теперь, не отмыться тебе.

      Доброгнев тяжело осел на пол, уставился на дочь, которую лелеял с самого рождения.

      – Что ты говоришь такое? Как это «видела в воде»?

      Станислав задвинул сестру за спину, расправил плечи и сказал:

      – Дар у нее – видеть то, что другим недоступно. Ведана все нам рассказала: и о смерти Владимира, и о хвори Елисея, и о том, чем ты с Чеславой занимался.

      Ведана взгляд опустила, но перечить брату не спешила. Доброгневу стало трудно дышать, он хватал ртом воздух, но никак не мог восстановить дыхание.

      – Ведающая, значит? – только и сумел прохрипеть он. – И имя ты ей неспроста дала?

      Жена