Слово. Георг Эберс

в лесу с Руфью. Мы вязали хворост для кухни Косты.

      – Как! До сих пор?

      – Нет, Рахиль сварила лапшу, и доктор пригласил меня поужинать у них.

      – Ну, хорошо, ступай спать. Но прежде отнеси конюху в конюшню что-нибудь поесть, а затем постели чистые простыни на мою постель. Завтра приходи пораньше в мастерскую, нужно будет подковать лошадь.

      Мальчик взглянул на отца в раздумье и сказал:

      – Я не против, но дело в том, что доктор изменил часы уроков. Завтра он назначил урок рано утром.

      – Хорошо, мы справимся и без тебя. Ну, спокойной ночи! Монах слушал их разговор внимательно и с явно заметным недовольством. При этом лицо его приняло суровое выражение. Он некоторое время укоризненно смотрел на кузнеца, затем отодвинул от себя стакан и сказал с явным раздражением:

      – Это что же такое, друг Адам? Еврейское вино – это еще куда ни шло. Пожалуй, и лапша, хотя христианскому ребенку и не пристало есть из одного блюда с людьми, предки которых пролили кровь Спасителя. Но как вы, верующий христианин, можете допускать, чтобы неразумный мальчишка учился у проклятого иудея!

      – Оставьте это, – сказал кузнец, стараясь положить конец неприятному для него разговору.

      Но монах никак не мог успокоиться и продолжал еще громче и решительнее:

      – Нет, я этого так не оставлю! Слыханное ли дело! Крещеный христианин посылает своего родного сына в учение к неверному христопродавцу!

      – Но выслушайте меня, отец Бенедикт…

      – Нет, не мне вас должно слушать, а вам меня, вам, взявшему в учителя нечестивца для своего несчастного ребенка. Знаете ли, что это такое? Неслыханный грех, самый тяжкий их грехов! Этого богопротивного поступка вам ваш духовник ни за что не спустит!

      – Что за грех, что за богопротивность?! – сердито пророкотал кузнец.

      При этих словах кровь бросилась монаху в голову, и он воскликнул угрожающим тоном:

      – Ого, господин кузнец! Смотрите, как бы не вышло худо! Духовные власти знают свое дело. Повторяю вам, не посылайте мальчика к жиду, а то…

      – А то? – повторил с усмешкой кузнец и пристально посмотрел в лицо монаху.

      Тот еще крепче сжал губы и добавил, немного помолчав:

      – А то и вам, и этому бедняге-доктору не избежать справедливого наказания. Урок за урок. Мы за последнее время как-то обабились и уже давно не сожгли – в назидание другим – ни одного христопродавца.

      Эти слова произвели желанное действие. Кузнец был не из трусливого десятка, но монах пригрозил тем, против чего он чувствовал себя столь же бессильным, как против бури и молнии. Его лицо приняло страдальческое выражение, и, протянув руки к монаху, он воскликнул встревоженным голосом:

      – Нет, нет! О себе я не беспокоюсь. Никакие ваши наказания не могут сравниться с теми страданиями, которые я и без того испытываю. Но если вы сделаете что-нибудь с доктором, то я