Милые обманщицы. Грешные. Сара Шепард

натягивая на лоб шапку с вязаными ушами. – Здесь нормально?

      Эмили согревала пальцы своим дыханием, остальные молча кивнули. Лопатой, которую она прихватила из гаража, Спенсер принялась выковыривать комья из мерзлой земли. Выкопав достаточно глубокую яму, она бросила туда мусорный пакет. Он тяжело плюхнулся вниз. Вчетвером они забросали яму землей и снегом.

      – Итак? – Спенсер оперлась на лопату. – Скажем что-нибудь?

      Подруги переглянулись.

      – Прощай, Эли, – наконец промолвила Эмили. Глаза наполнились слезами, наверное, в миллионный раз за месяц.

      Ария глянула на нее и улыбнулась.

      – Прощай, Эли, – повторила она и посмотрела на Ханну. Та, пожав плечами, тоже произнесла:

      – Прощай, Эли.

      Ария взяла Эмили за руку, и она испытала… облегчение. Узел в животе развязался, из шеи ушло напряжение. И воздух вдруг стал таким благоуханным, словно был напоен ароматом свежих цветов. Эмили почувствовала, что Эли – милая, чудесная Эли из ее воспоминаний – сейчас здесь, с ними, говорит, что все будет хорошо.

      Эмили обвела взглядом подруг. Их лица освещали безмятежные улыбки, будто они тоже что-то почувствовали. Возможно, Мэрион была права, и ритуал символического погребения действительно сотворил чудо. Пришла пора оставить в прошлом события ужасной осени; убийца Эли пойман, кошмар, устроенный «Э», позади. Осталось только ждать более спокойного и счастливого будущего.

      Солнце быстро опускалось за кроны деревьев, окрашивая небо и снежные сугробы в молочно-лавандовый цвет. На ветру медленно вращались крылья мельницы Хастингсов. У большой сосны затеяли возню белки. «Если одна из белок взберется на дерево, отныне в моей жизни будут царить мир и покой», – загадала Эмили, вспомнив игру в приметы, которую знала много лет. И только она так подумала, как одна из белок запрыгнула на сосну и помчалась по стволу на самый верх.

      2

      Мы – одна семья

      Полчаса спустя Ханна Марин влетела к себе домой, прижала к груди миниатюрного добермана Кроху и, швырнув на диван в гостиной сумочку из змеиной кожи, крикнула:

      – Простите, опоздала.

      В кухне витали запахи томатного соуса и чесночного хлеба. Отец Ханны, его невеста Изабель и ее дочь Кейт уже сидели в столовой. В центре обеденного стола стояли керамические миски с пастой и салатом, перед пустым стулом Ханны – тарелка с резными краями, салфетка и высокий бокал с минеральной водой Perrier. На Рождество – буквально через несколько секунд после того, как мама Ханны вылетела в Сингапур, к новому месту работы, – Изабель заявила, что каждый воскресный ужин будет проходить в столовой, в особой «семейной» атмосфере.

      Ханна плюхнулась на свое место, стараясь не замечать обращенных на нее взглядов. Отец улыбался ей. Изабель корчила гримасы – то ли силилась не пукнуть, то ли выражала разочарование тем, что Ханна опоздала на семейный ужин. Кейт,