Небесный Стокгольм. Олег Нестеров

мне кажется, Вера, он в тот момент цифр не знал. И букв.

      – Да… Веселая у вас компания. Ну, хорошо. Я подумаю, чем мне ответить.

* * *

      Ответила Вера асимметрично.

      Антона уложили, она налила Пете рюмочку коньяку. Пете стало так хорошо – и поел, и как-то отогрелся внутри, и тремор сошел. И Антон спит – товарища-то спас.

      – Слушай, Вер, а расскажи-ка мне про Канторовича.

      Вера долго на него смотрела, и было непонятно, то ли она его сейчас сковородкой треснет, то ли поцелует. Она открыла окно и даже закурила. Петя подошел и встал рядом:

      – Ты не расстраивайся, он хороший.

      – Да я сама знаю. – Она вздохнула. – Я же не в беспамятстве замуж-то выходила. Мне такой и нужен. – Она посмотрела на Петю: – Ну, и зачем тебе Канторович?

      – Ты знаешь, Вера, мне интересно. Мне вообще все интересно.

      – Я обратила внимание.

      Она курила и смотрела вниз.

      – Ну ладно. Садись. И слушай.

      Рассказ Веры про фанерную фабрику, Канторовича и его чудо-способ.

      Канторович предстал перед Петей сказочным героем. То ли Иванушкой-дурачком, то ли стариком Хоттабычем. Короче, началось все на фанерной фабрике. Давным-давно, еще до войны, попросили его, профессора-математика, рассчитать, как лучше фанеру резать и станки фабричные использовать. И придумал он вдруг чудо-способ, как вообще все в стране можно рассчитать и улучшить.

      А лет через пять в далекой Америке его чудо-способ заново переоткрыли два таких же Хоттабыча, Данциг и Кумпас. Только на свой капиталистический лад. И стали там решать разные проблемы: и с транспортом, и с распределением ресурсов на ВВС, и даже обсчитывать инвестиции на Уолл-стрит.

      Но в Америке никак не могли этот чудо-метод как следует применить – там у компаний разные владельцы, одержимые конкуренцией друг с другом. А у нас было по этому поводу настоящее раздолье. Между оптимальным планированием и природой социалистического общества царила полная гармония.

      Канторович долго мыкался и горе хлебал, послал свой труд Сталину, но чиновники его заволынили, уж больно он шел вразрез существующим марксистским догмам. Чуть не расстреляли, но спохватились в последний момент, он ведь делал математику для Соболева, а тот на своей БЭСМ рассчитывал урановый проект.

      Два года назад его нашел академик Немчинов, отвечавший в стране за преобразование нашей экономики математическим способом, и послал в Академгородок дорабатывать свою идею, дав ему в подчинение целое отделение в Институте математики.

      И наступил для Канторовича сущий рай. Компьютерный центр, машинное время без ограничения, любые научные журналы, коллеги достойные. Парочка циклотронов. Квартира под двести метров. Никаких национальных вопросов.

      В этом раю Эдик и трудится.

      В этот момент Пете показалось, что он проснулся, его голова лежит у Веры на коленях и она гладит ему волосы. Он вновь закрыл глаза.

* * *

      Когда Филиппычу доложили об изобретении «Армянского радио», он аж крякнул. Встал, заходил по комнате и сразу же попробовал анекдот-конструкцию на деле, выдав экспромт:

&nbs