Бремя страстей человеческих. Уильям Сомерсет Моэм

вышла к обеду и надела черное платье. Ей было трудно говорить.

      – Мне надо домой, – прервал наконец молчание мальчик.

      Он высвободился из объятий мисс Уоткин, и она поцеловала его на прощание. Потом Филип подошел к ее сестре и простился с ней. Одна из незнакомых дам спросила, можно ли ей тоже его поцеловать, и он степенно разрешил. У него хоть и текли слезы, но ему очень нравилось, что он причина такого переполоха; он с удовольствием побыл бы еще, чтобы его опять приласкали, но почувствовал, что мешает, и сказал, что Эмма, наверно, его дожидается. Мальчик вышел из комнаты. Эмма спустилась в помещение для прислуги поговорить со своей знакомой, и он остался ждать ее на площадке. До него донесся голос Генриетты Уоткин:

      – Его мать была моей самой близкой подругой. Никак не могу примириться с мыслью, что она умерла.

      – Не надо было тебе ходить на похороны, Генриетта! – сказала сестра. – Я так и знала, что ты вконец расстроишься.

      В беседу вмешалась одна из незнакомых дам:

      – Бедный малыш! Остался круглым сиротой – вот ужас! Он, кажется, еще и хромой?

      – Да, от рождения. Бедная мать так всегда горевала!

      Пришла Эмма. Они сели на извозчика, и Эмма сказала кучеру, куда ехать.

      Глава 3

      Когда они подъехали к дому, где умерла миссис Кэри – он стоял на унылой, чинной улице между Ноттинг-Хилл-гейт и Хай-стрит в Кенсингтоне, – Эмма повела Филипа прямо в гостиную. Дядя писал благодарственные письма за присланные на похороны венки. Один из них, принесенный слишком поздно, лежал в картонной коробке на столе в прихожей.

      – Вот и Филип, – сказала Эмма.

      Мистер Кэри неторопливо привстал и обменялся с мальчиком рукопожатием. Потом подумал, нагнулся и поцеловал ребенка в лоб. Это был человек невысокого роста, склонный к полноте. Волосы он носил длинные и зачесывал набок, чтобы скрыть лысину, а лицо брил. Черты лица были правильные, и в молодости мистер Кэри, наверно, считался красивым. На часовой цепочке он носил золотой крестик.

      – Ну, Филип, ты теперь будешь жить со мной, – сказал мистер Кэри. – Ты рад?

      Два года назад, когда Филип перенес оспу, его послали в деревню погостить к дяде-священнику, но в памяти у него сохранились только чердак и большой сад; дядю и тетю он не запомнил.

      – Да.

      – Мы теперь с тетей Луизой будем тебе вместо отца и матери.

      Губы у мальчика задрожали, он покраснел, но ничего не ответил.

      – Твоя дорогая мама оставила тебя на мое попечение.

      Мистеру Кэри нелегко было разговаривать с детьми. Когда пришла весть, что жена его брата при смерти, он тут же отправился в Лондон, но по дороге только и думал о том, какую возьмет на себя обузу, если будет вынужден заботиться о племяннике. Ему было далеко за пятьдесят, с женой они прожили тридцать лет, но детей у них не было; мысль о появлении в доме мальчишки, который мог оказаться сорванцом, его совсем не радовала. Да и жена брата никогда ему особенно не нравилась.

      – Я отвезу тебя завтра же в Блэкстебл, – сказал он.

      – И