Колдуны. Фигль-Мигль

самый. Вижу, мою персону успели обсудить.

      – Я не то хотел сказать —

      – Разумеется, то. Ах, дети, дети. Что за игры. Боялись, что я обижу вашу подружку? Следовало понять, что мои интересы лежат в другом направлении.

      «Вася, молчи. Пусть сам говорит».

      – Я так и понял. Чего надо?

      – Хотел пригласить на прогулку по рекам и каналам. Приятная компания, отличные напитки…

      Вася круто развернулся и пошёл прочь.

      – Не прощаюсь! – крикнул Бисмарк. Почудилось или нет, но было слышно, как он тихо смеётся.

      Я никогда не видел живых революционеров в их, так сказать, естественном milieu. (Тихомиров не в счёт, хотя его-то как раз мне всегда было нетрудно представить с бомбой в кармане.) Я не посещал судебные процессы. (Ноги моей там не было!) Меня выслеживали, но я не замечал. Я жил с убийцами Александра Второго в одном городе – да мало ли убийц всегда было и есть среди людей, с которыми мы ходим по одним и тем же улицам и даже в одно и то же время, – и они были для меня существами из другого мира, если существовали вообще. Но ведь и они смотрели, не видя, видя в лучшем случае куклу с ярлычком «офицер», «сановник» (а мои тогда куклы? «нигилист», «студент»…).

      Вася меж тем бушевал.

      «И вот этот гадёныш топал за нами всю дорогу и никто ухом не повёл! Не оглянулись ни разу!»

      «Естественно. Кому из вас приходило в голову, что за ним могут следить?»

      «Должно было прийти, раз уж впутались! Конспираторы! Ну Шаховская, удружила! И вы такой, задним числом умный. Могли бы, Константин Петрович, подсказать!»

      «Мой опыт тоже невелик».

      Мой опыт был опытом человека, которого угрожают убить. Три покушения. Потом Гершуни сразу после убийства Сипягина в девятьсот втором году открыл охоту на меня. Для нападения выбрали день сипягинских похорон, и был приготовлен револьвер с отравленными пулями – всё как в бульварном романе. Так и не знаю, что у них не задалось. Флигель-адъютантский мундир не смогли достать или не убедили какую-нибудь из своих женщин переодеться в мужское платье.

      «Кстати, ты мог бы этому Бисмарку и ответить».

      «Да. Чтобы вы меня потом калёным железом».

      «Всегда можно соблюсти приличия и удобопонятливость при краткости изложения».

      «…Э?»

      «Э не э, а ответить надо было. Твёрдо, но вежливо».

      «Такому-то негодяю?»

      «Про негодяйство его нам пока не ведомо, а о смехотворности можно только пожалеть. Несчастный человек. Ведёт себя, как будто он первый педераст на земле. Да этой заразой полны все европейские дворы, все артистические сообщества и все монастыри. Ты что замер, Васенька? Не веришь?»

      «Я не верю, что вы так спокойно об этом говорите».

      «Много будет толку от моего негодования. Я тебе рассказывал о князе Мещерском?»

      «Нет, – мрачно сказал Вася. – Не терпится услышать».

      Современники говорили: гнусный Вово Мещерский; в этом веке скажут – колоритная личность. Какими письмами он засы́пал меня в скандальном восемьдесят седьмом году, словно брошенная после