Смерть на голубятне или Дым без огня. Анна Смерчек

это вы там стоите, Иван Никитич? – удивился он, подняв только теперь глаза на доставленного в участок свидетеля.

      – А что? Это разве запрещается?

      – Не запрещается, – хмыкнул хозяин кабинета. – Да только вы лучше придвигайте стул поближе, да садитесь. Мне сейчас надобно будет описать все, что вы видели.

      – А позвольте сначала мне один вопрос задать. Откуда вы, господин пристав, знаете, как зовут мою жену? – решил все-таки узнать Купря, взяв стул и поставив его на некотором отдалении от стола.

      – А нам, батенька, положено знать всех приезжающих, – Василий Никандрович без фуражки стал у себя за столом тоже отчасти уютным, во всяком случае не таким грозным. – В особенности, конечно, тех, кто в Черезболотинск приезжает на постоянное место жительства. Дачников-то летом тут и не сосчитать сколько наезжает из Петербурга, да все с семьями, с гостями – за этими не уследишь. Но уж если кто тут решает на долгое время обосноваться, тех считаю своим долгом узнать. Мало ли…

      – Ну, мы-то люди тихие, – поспешил отрекомендоваться Иван Никитич.

      – Это, знаете ли, еще как посмотреть – лукаво сощурился пристав. – Ваш брат писатель в тишине таких дел наворотить может, что потом и не расхлебаешь. Жжете, так сказать, глаголом сердца людей.

      – Ну, уж это вы хватили, господин пристав, – смутился Иван Никитич. – Мне до Александра Сергеевича далеко.

      – А что это вы меня все господином приставом величаете? – полицейский с видимым удовольствием потянулся и крякнул теперь уже совсем по-домашнему. – У нас тут принято по-простому, по батюшке. Зовите меня Василием Никандровичем. Мне так сподручнее будет. А по поводу имени вашей жены, так вы сами его мне и назвали давеча, когда хотели мои слова про пользу неряшливости записать.

      – А ведь и правда! – вспомнил Иван Никитич и даже позволил себе улыбнуться.

      Тут вдруг новая мысль посетила пристава, он откинулся на высокую спинку стула и блеснул хитрым глазом на Купрю.

      – А вы, может, желали бы сейчас сами на бумаге изложить утренние события? Вы ведь, господин Купря, иногда и для газет пописываете, как я слыхал? Вот и побудьте журналистом, репортером, так сказать. Опишите все, что сегодня видели, что слышали, что необычного приметили.

      – Да разве ж я журналист? Я ведь другое… я теперь в основном писательствую. Журналистика предполагает работу с общественно важными событиями. Я же в последние годы вполне убедился, что для меня общественная значимость не стоит на первом месте. Для меня важнее наблюдать подспудные движения души человеческой, происходящие в ней перемены…

      Пристав явно заскучал от объяснений Купри, даже зевнул, прикрыв рот кулаком.

      – Стало быть отказываетесь сами записать то, что видели?

      – Нет, отчего же? Я не отказываюсь. Извольте, я все напишу. Уж как умею.

      – Вот и славно! – приободрился пристав, хлопнул себя ладонями по коленям, рявкнул в сторону приоткрытой двери:

      – Кто