Демон Аль-Джибели. Андрей Кокоулин

повернул голову, и белесые глаза, казалось, заглянули в Бахмати.

      Жест, отгоняющий духов и мертвый народец, получился у Бахмати сам собой. Скрещенные указательный и средний провернулись у горла.

      Совсем обжился, подумалось Бахмати. Все делаю как человек. Смешно.

      – Хочу, чтобы ты сегодня не брал с людей платы, – сказал Хатум.

      – От сейчас до полуночи? – уточнил Бахмати.

      – Да, – кивнул гончар. – А все, что ни попросят, ты для них выполняешь.

      – Но только, что смогу, и ты никого об этом предупреждать не будешь.

      Хатум вновь рассмеялся.

      – Хорошо. По рукам?

      Бахмати помедлил, затем осторожно пожал протянутую Хатумом ладонь.

      – Вы, люди, любите обманывать…

      Гончар фыркнул.

      – Кто бы говорил! Знаешь присказку: «Снять с языка демона»?

      – А у нас говорят: «Язык у людей, что ветер – подует в одно ухо, а песок ищи в другом».

      Хатум хлопнул ладонями по голым коленям.

      – Хорошо сказано! Так что ты хочешь, чтобы я увидел?

      Бахмати задумался.

      Взгляд его ушел в перекрестье ветвей и выше, к звезде Галил, еще названной Путеводною. С вопросом не следовало торопиться. Задашь неправильный, день потеряешь зря. Задашь сложный, вряд ли услышишь простой ответ.

      Тяжело с людьми.

      Союн – Отец всего сущего – создал их обманчиво-слабыми. Но слепому гончарному мастеру дал вдруг способность зреть.

      – Кабирра, – сказал Бахмати. – Что там произошло?

      – Это прошлое, – чуть двинул бровью Хатум. – Не хочешь спросить о будущем?

      – А разве будущее неизменно?

      – Будущее – это бархан. Сегодня одно, завтра другое. Песок из людей и демонов – всегда песок, но как его надует ветер истории никому не известно.

      – Тебе бы, гончар, акыды петь, – усмехнулся Бахмати.

      – А я и пою, – сказал Хатум. – Когда никто не слышит. Выхожу ночью и пою.

      – Еще Зафира позови.

      – Не хочу лишать людей и так хрупкого сна.

      Они посмеялись.

      – Кабирра, значит, – посерьезнел Хатум. – В какой стороне?

      – За Темными горами Эль-Фаруна, на северо-западе.

      – Фирузцы к ним, кажется, месяц назад большим караваном ушли. Или не к ним?

      – К ним и дальше, в долину Зейнаб, к Самхарде, Думману, Великой Порте.

      – Все, молчи.

      Лицо гончарного мастера застыло, став достойным зубила знаменитого камнетеса Шивара ас-Мактубы. Скулы, губы, слепые глаза. Молния морщины, раскалывающая лоб. Камень темный, но на белки пошло немного слюды.

      – Странно.

      Невидимое зубило добавило Хатуму узкую впадинку в уголке глаза. Словно он слегка прищурился, рассматривая неясную картину. Так дети пытаются угадать отцов в проступающих из пылевого облака фигурах.

      Бахмати стиснул в кулаке персиковую косточку.

      – Странно, – повторил гончар.

      Он резко откинулся назад, едва не задев затылком