Демон Аль-Джибели. Андрей Кокоулин

idero

      Только Колька накрыл ладошками коричневого, в какой-то светящейся слизи жабенка, только отжал палец, чтобы посмотреть, там он или нет, как кто-то потянул его за ногу.

      Разумеется, это был Витька Жук. То есть, Жуков, конечно же.

      – Дай посмотреть, – сказал Витька.

      Ну никакого терпения!

      И вообще, кто поймал? Колька поймал. Значит, и смотреть ему первому.

      Жабенок щекотно тыкался в ладони изнутри.

      – Погоди ты, – сказал Колька приятелю. – Здесь тихонько надо.

      – Ты только не упусти, – прошептал Витька, подползая ближе. Его черные глаза наблюдали за Колькиными руками с тревожным ожиданием. – На него дождь загадать можно. Или даже электрическую грозу!

      – Ха! – Колька сел у канавы, наполненной мутной водой. – С ним все, что угодно, можно! Он же светящийся!..

      Бахмати убрал ладонь с потного лба мальчишки.

      Что за чудеса ему снятся! Странный мир, странные имена. Странное животное – жабенок. Бахмати причмокнул губами.

      Ну да ладно!

      Он поймал мизинцем невидимую нить яхун-тинтак – пустыной болезни. Нить обвилась вокруг пальца, серая, с черными утолщениями. Жадная до новой жертвы. Теперь слегка потянуть…

      Родителям Сомхали, старому носатому Горхану и немолодой уже Касин, наверное, казалось, что Бахмати просто водит ладонями над дрянным одеяльцем, укрывшим тело их двенадцатилетнего сына, но там, где жила яхун-тинтак, его пальцы ловили все новые нити.

      – Выше лампу!

      Свет испуганно плеснул к потолку, тень Бахмати, увеличившись, прыгнула к ребенку, а нити на мгновение стали видимы.

      Ахнула за спиной Касин.

      – Ни слова! – рявкнул Бахмати.

      Поддернуть, сплести хитрой косичкой, шевеля запястьями, сцепить еще несколько тонких отростков-волосков.

      Ага! Последние движения наконец-то заставили показаться саму яхун-тинтак. Похожая на ком пыли с черной живой сердцевиной, словно любопытная женщина, она проросла сквозь грудь мальчишки.

      – Ах, бабушка яхун-тинтак, – зашептал Бахмати, – дай-ка я тебя…

      Косички задрожали в пальцах.

      Чуть-чуть вверх, пауза, приопустить, осторожно завить нити ближе к сердцевине. Хорошо. Теперь медленно, не дыша…

      Опускаясь по нитям, Бахмати одновременно приподнимал саму яхун-тинтак. Мгновение – и пустынная болезнь закачалась над Сомхали вся, даже маленький вертлявый хвостик вышел, неуверенно щупая остывший ночной воздух. Будто сердце билась внутри косматого серого кома черная горошина.

      Ап!

      Подкинув яхун-тинтак, Бахмати поймал ее в сплетение собственных нитей, ужал и быстро спрятал в вырез халата. Спи пока, бабушка.

      Тут же ожил, закашлялся и заплевался пеной мальчишка.

      – Воды, – скомандовал Бахмати.

      Качнулась лампа, деля комнатку на светлое и темное, пропала и появилась Касин, протянула медный кувшин дрожащими руками.

      – Не мне, ему, – наклонил голову Бахмати.

      – Сомхали! Сынок!

      Касин упала на колени возле лежанки. Полилась вода, омывая лицо Сомхали, струясь на земляной, плотно утрамбованный пол.

      Мальчишка дернулся.

      – Пей, сынок, пей. Все хорошо.

      Рука матери приподняла голову сына.

      Под стук зубов о медный край и гулкие глотки Бахмати кивнул самому себе.

      – Я сейчас вернусь, – сказал он старому Горхану и вышел из хижины в ночь.

      На темно-синем бархате неба сияли крупные звезды.

      Земля была черна. Сгустком тьмы тянулась к звездам молитвенная башня. Где-то справа брякала колотушка охранника Зафира. Звук колотушки из-за расщепленного дерева был потрескивающий, дребезжащий, ни с чем не спутаешь. Спите спокойно! Только заткните уши! На недостроенной городской стене мерцали огни факелов.

      Бахмати тихо свистнул.

      Из шелеста в конце улицы возник шар перекати-поля, прокатился по тележной колее, подскочил и верным псом замер у ноги. Разве что сандалию не лизнул.

      Иголками торчали соломинки.

      Бахмати вынул из-за пазухи яхун-тинтак, раздвинул колючие ветки и подсадил ком пустынной болезни внутрь.

      – До свиданья, бабушка.

      Оглянувшись, он подтолкнул перекати-поле, и шар, ширкнув по стене соседского дома, исчез в переулке, выходящем прямо в пустыню.

      Из-за низкой ограды раздался смешок.

      Бахмати замер, потом, учуяв силу дочери Оргая-многонога, улыбнулся:

      – Привет тебе, Айги-цетен.

      – И тебе привет. Смотрю, обжился среди людей.

      Дочь Оргая выступила из тьмы под свет звезд. Затлели сизым чешуйки, очертилась женская грудь. В раскосых глазах затанцевали снежинки.

      Бахмати развел руками.

      – Обжился.

      – И что