Бесогон. Россия между прошлым и будущим. Никита Михалков

с грешком, слабенькие. А тепло только тут. Отчего же тут тепло, когда везде холодно? Хоронили тут мамашу, братцев; похоронят меня; будут тут же жениться дети; все тут… Всё важное… И вот люди надышали тепла.

* * *

      Сколько прекрасного встретишь в человеке, где и не ожидаешь…

      И сколько порочного, – и тоже где не ожидаешь.

      (на улице)

* * *

      Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их. «Пренесносный Щедрин». Но почему-то я ненавижу всякого, кто тоже их ругает? И даже почти только и ненавижу тех, кто русских ненавидит и особенно презирает.

      Между тем я бесспорно и презираю русских, до отвращения. Аномалия.

      (за нумизматикой)

* * *

      С основания мира было две философии: философия человека, которому почему-либо хочется кого-то выпороть; и философия выпоротого человека. Наша русская философия вся – философия выпоротого человека. Но от Манфреда до Ницше западная страдает соллогубовским зудом: «кого бы мне посечь».

      Ницше почтили потому, что он был немец, и притом – страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил в духе: «падающего ещё толкни», – его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать.

      (По прочтении статьи Перцова «Между старым и новым»)

* * *

      Правда выше солнца, выше неба, выше бога: ибо если и бог начинался бы не с правды – он не бог, и небо – трясина, и солнце – медная посуда.

      (на обороте транспаранта)

* * *

      Я ещё не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет; и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй «по морали».

      Нет, я ей скажу: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй как сама знаешь. А к вечеру пойдёшь к Богу.

      Ибо жизнь моя есть день мой, – и он именно мой день, а не Сократа или Спинозы.

      (вагон)

* * *

      Даже не знаю, через «Ђ» или через «е» пишется нравственность.

      И кто у неё папаша был – не знаю, и кто мамаша, и были ли деточки, и где адрес её – ничегошеньки не знаю.

      (о морали; СПб. – Киев, вагон)

* * *

      Хочу ли действовать на жизнь? Иметь влияние?

      Не особенно.

* * *

      Я похож на младенца в утробе матери, но которому вовсе не хочется родиться. «Мне и тут тепло»…

      (на извощике, ночью)

* * *

      Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости.

      (29 декабря 1911 года)

      Евразийская памятка российскому политику

      Так уже сложилось, что само слово «евразийство» вызывало и вызывает у людей довольно бурную и противоречивую реакцию. Когда в 1992 году, начитавшись евразийцев Николая Трубецкого и Петра Савицкого, я спросил у академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва: «А почему бы Российский фонд культуры не переименовать в Евразийский фонд культуры?» – то удивился его реакции. Она была неожиданно резкой и какой-то испуганной. Дмитрий Сергеевич замахал руками: «Вы что, с ума сошли? Это же – Трубецкой! Да не