Жизнь, поиски и метания Андрея Георгиевича Старогородского. Юрий Огородников

героям.

      Преодолевая, как Святогор, земную тягу, Андрей забивал её тем, что разворачивал перед Варей свои безумные идеи.

* * *

      Я неоднократно общался с Андреем Георгиевичем. Представляю его мысли. И однажды, помолчав, он признался, что нечто подобное вещал одной очень хорошей девушке не столько для её просвещения – это так сомнительно! – сколько для того, чтобы понравиться. Простите, грешен.

* * *

      …– Представляю себе, дай нам, людям, волю и мы уничтожим друг друга. Спаси нас, Господи, от нас самих. Так, неверующий, я стал молиться Неведомому.

      В начале жизни всё было хорошо: изящные линии, тонкие мелодии, ласки родителей, вокруг добрые люди. Но моё совершеннолетие избавило меня от иллюзий. Началось с известных событий у Белого дома и телецентра.

      Потом ещё страшное: нас, молодых работников, отправили необученными в Чечню. Нас быстро разгромили хорошо подготовленные боевики, мы спрятались в доме. Я видел, как чеченский мальчик держал за волосы отрубленную голову русского, приплясывал, крутился с нею, смеялся. Взрослые вложили в его руки такую страшную игрушку… Погибший человек. Чеченцы, хотя среди них есть благородные, умные люди, но делами единоплеменников они навек осрамили свою нацию. («Опозорились на весь мир – слова талантливого учёного, умного чеченца Р. И. Хасбулатова). Теперь уже потоки времени не смоют с неё кровавое пятно. Как навеки вымазали себя чёрным позором ельциноиды, гайдаровцы («тимуровская команда», язви её в душу) и прочие либеральчики. (Так, простите, он, уже поэт и прозаик, выражался). Но что страшнее всего – и я такой, хотя в другой форме.

      Я был в отчаянии. Страшное лицо человека, дьявольская усмешка человечества пришибли мою душу. Еле-еле пришёл в себя. Я подумал: у меня нет другого человечества, у меня нет другой планеты, я сам грешен с ног до головы. Терпи и что-нибудь делай… Делаю, да, но…

      Изящные линии, чистые мелодии, тонкий свет, добрые люди и все меня любят – таким я видел мир в ранней юности.

      Мир снова перекувырнулся в моих глазах и до сих пор кувыркается.

      Отчаяние перешло в мысль: другого мира у тебя нет, нет у тебя другой планеты и другого человечества. И другой Родины. Так что смирись, терпи и надейся.

      Варюша и Андрей по дороге из университета к метро «Ботанический сад» сели на скамейку у маленького прудика с парой уток, прячущихся от жаждущих убить кого-нибудь охотников. На дне глаз Андрея отпечаталась белая церковка, но, обратившись в себя, он её как бы не видел. Повернул голову к Варе, полюбовался её посерьёзневшим, как у детей, лицом. И снова – о, привычка! она свыше нам дана, замена счастию она, снова – как с трибуны, грешный человек, обыденное дитя человечества вещал:

      – Но! Прежде всего, я вскарабкался на край бытия, конец Вселенной над нами, оттуда взглянул на себя и на всех. Я увидел в гармоничных небесах нашу грешную планетку, и там, далеко внизу себя невидимого. Мир громаден – наше зло в нём пылинка. Унесут его мировые ветры в небытие. Когда? Бог весть. Кровь предков,