Песнь дьявола. звуки, разъедающие нас изнутри. Константин Николаевич Карягин

Еружалем. В этот момент через мост переходили все жители деревни. Люди шли на исповедь и услышали крики Изуша. Толпа побежала на вопли парня, и там увидели картину избиения мальчика. Женщины закричали:

      – Падре, прекратите, ему же больно! Вы его убьёте!

      Но Иштен как будто не слышал вопли толпы. Не слышал он и звук органа, а лишь продолжал самозабвенно бить мальчика. В его голове стояла сцена молодости: когда он и его друзья изнасиловали девушку, а кто-то из товарищей забил её до смерти, чтобы она не сдала их властям. Нет, нет! Отомстить! Заступиться!

      Избиение продолжалось до тех пор, пока один из прибывших мужчин, не сбил священника с ног. Иштен рухнул на землю, словно, не замечая окружающих его людей, прошипел: «В нём дьявол!», после чего потерял сознание.

      – Пап, зачем ты меня с ним оставил? Он домогался до меня. У него странные методы показывать добро, – кричал Изуш, продолжая лежать на земле. Мальчик рыдал.

      II

      С того события прошла почти неделя. Сильный телом и духом Иштен, после пережитого, слёг с хворью, которая медленно, но уверенно отнимала силы священника; на его долю выпадали такие часы, когда он был уже одной ногой в могиле. Образы прошлого разрывали Иштена вместе с телесным недугом. Бесконечные поступки и проступки из бурной молодости, как коса резали душу, оставляя после себя неизлечимые порезы.

      «Не достоин», «Не имеешь права», «Ты жалок, как ты можешь вести людей за собой», – шептали голоса в моменты полного отчаяния, и тогда, именно тогда Иштен чувствовал её. Нет, не смерть, а всё поглощающую пустоту. Она шептала, пугал и манила. Священник был готов нырнуть в неё с головой. Что-то держало… слишком рано, слишком.

      Иногда пастору становилось лучше. В минуты, когда хворь на время отступала, Иштен звал Марию, на которую теперь в полной мере взвалилась вся работа в церкви. В эти часы просветления, когда пастор обретал рассудок, Иштен, не жалея себя, диктовал девушке свои мысли, а она без искажения записывала за ним каждое слово.

      «Вот он – ад, я покажу его. Какая праведность в мире, где можно вообще представить ад?».

      Пустота.

      Мысли пастора блуждали, как души убитых детей. Они визжали и кружились водоворотом и иногда одаривали священника своей улыбкой. Иштен ловил их, отбирал и хриплым голосом давал им жизнь.

      Иногда Иштен спрашивал у Марии, как идут дела в деревне и почему никто не приходит его навещать. События, которые предшествовали болезни священника, растворились в мутном сознании, а Мария, сообразив, решила не напоминать Иштену о происшествии. На все вопросы девушка отвечала уклончиво, что-то вроде: все жители заняты по хозяйству или передавала вымышленные пожелания выздоровления. Иштен после этих слов всегда становился бодрым, и с двойным усердием диктовал Марии свои мысли, при этом обязательно добавлял, что если не к этой воскресной проповеди, то точно к следующей обязательно поправиться.

      В самой же деревне произошёл раскол на два лагеря. После