Закон вселенской подлости. Елена Логунова

В одно из многочисленных мягких мест попала, но крику-то было!

      – Я не нарочно! – не в первый раз повторила моя подружка.

      Со стороны было похоже, будто она коварно подкосила чужого кавалера подножкой.

      – Я тебе верю, – сказала я, акцентировав первое местоимение.

      А вот блондинка не поверила и розовыми ноготками растрепала Юлины парикмахерские кудри в мочалку. Прямо в эфире! Операторы разрывались, не зная, что им снимать.

      – Давай уже выключим? – попросила я. – Такой позор, не понимаю, как ты это смотришь?

      – Почему позор? – удивилась улыбающаяся Юля.

      Жених чертовски забавно убегал с передовой и из кадра на четвереньках.

      – Потому что нельзя быть такой идиоткой! – раздосадованно повторила я.

      – Почему нельзя?

      – Да потому!

      Круг замкнулся.

      Юля терпеливо ждала ответа, и я поняла, что мне все-таки придется сказать ей суровую и бескомпромиссную правду… И тем разрушить светлые девичьи мечты подружки, решительно настроенной обрести семейное счастье в сжатые сроки.

      По Юлиной версии, двадцать пять лет – это критический возраст.

      Девушка, не сходившая к алтарю до двадцати пяти, зря коптила небо четверть века и, едва задув свечки на дежурном торте, обязана сделать себе харакири пилочкой для ногтей. Потому что после двадцати пяти лет у такой девушки нет права использовать маникюрные принадлежности по прямому назначению, ибо она уродина непоправимая.

      Это не я так думаю, это Юлин заскок. Мне-то всего двадцать два, так что я пока могу позволить себе более широкие взгляды на оригинальную женскую красоту и традиционные институты семьи и брака. А вот Юле двадцать четыре года и десять месяцев. И я уже попросила Гавриила Иосифовича без фанатизма точить кухонные ножи, а также потихоньку заменила металлические пилочки в наших с Юлей косметичках стеклянными.

      – Так почему? – настойчиво повторила Юля.

      От необходимости ответить меня спас Гавриил Иосифович.

      – Полюшка, тебя к телефону! – позвал он из коридора.

      – Полюшко, поле! Полюшко, широко поле! – тут же запела Юля, размеренно подпрыгивая коленками и натягивая воображаемые поводья. – Ехали по полю герои! Ай, да Красной Армии герои!

      – На себя посмотри! – огрызнулась я, выходя из комнаты, и хлопнула дверью.

      «Широко поле» – это точно не про меня! Я-то вешу всего пятьдесят кило!

      Кстати, а вы знаете, что «Полюшко, поле» – это вовсе не народная песня? Музыку для нее сочинил композитор Книппер, а слова – поэт Гусев. Я не знаю, кто они такие. Просто так сообщаю, чтобы не обвинили в плагиате.

      – Приятный мужской голос! – возбужденно нашептал Гавриил Иосифович, передавая мне трубку.

      И не ушел далеко, остался болтаться в коридоре, как лодочка у причала.

      – Спасибо, Гавросич!

      Я фыркнула, но, конечно, заинтересовалась