Выбор воды. Гала Узрютова

кроме сосисок. Чувствуешь?

      – Нет, – узнаю́ я запах из моего рюкзака.

      – Дерьмо какое-то готовят…

      Водитель на кремовом «Мерседесе» повёз нас в апартаменты на Schönhauser Allee. Усатый аккуратный седой мужчина лет пятнадцать назад приехал из Казахстана и обрадовался возможности поговорить по-русски.

      В городе, который почти в девять раз больше Парижа, нет столичности. В июне Берлин – просторная опустевшая дача. До того расслабляешься, что максимум, на чём можешь сосредоточить внимание, – прозрачный наружный лифт в доме напротив, поднимающий высокого мужчину.

      Есть города для созерцания, а не для жизни. Такие города нужно выставлять в музеях – а в них возьми и поселись люди, понатыкав мусорные баки, прачечные, парикмахерские и газетные киоски…

      Берлин же с его широкими проспектами, шпети и дешёвым стрит-фудом – создан для жизни.

      И если одни говорят, что Германии в Берлине не осталось, разве что в Целендорфе с его почти загородным спокойствием или Шарлоттенбурге с платановым бульваром Кудамм, то Густавс считает: Берлин с его грязными Кройцбергом, Веддингом и Нойкёльном, бычками, зассанными переулками, безумными вечеринками в Котти – и есть Германия. Впрочем, и в Пренцлауэре можно наступить на присохшее собачье дерьмо.

      Берлин – гибкий город, который растягивается, как время, вмещая и социальные альтбау[22] в Моабите, и роскошный дуплекс[23] с садом в Митте.

      Берлин ненавязчив, сюда хочется возвращаться. Его всегда немного не хватает, даже если прожил здесь долго.

      Берлин функционален, как ответы психотерапевта: скажешь одно – он понимающе качает головой, скажешь совершенно противоположное – он снова кивает. Кто-то рядом, но этот кто-то не давит, а показывает: один и тот же путь можно пройти разными дорогами. Только на той, куда ты хотела свернуть, – солнце и жарко, со знанием дела говорит Берлин, переходи на соседнюю – там тень. Если повернёшь направо – дойдёшь в два раза быстрее.

      Поворачиваешь направо – и дорогу уже спрашивают у тебя. Трамвай тройным прямоугольным желтком стекает за угол.

      Вечером мы с Густавсом должны брать интервью у берлинского художника Ламмерта Котлеты.

      – Удивлён, что Ламмерт согласился дать интервью. Он всем отказывает, – Густавс приготовил пасту и принёс её на мой балкон.

      – Ему уже за полтинник. Теряет популярность и хочет напомнить о себе. Или просто увидел мои фото в сети. Ни одной юбки не пропускает.

      – Думаю, шеф отправил именно нас, потому что мы тоже вегетарианцы. Как тебе паста? Купил в биомаркте. Нашёл на Berlin Vegan. Добавил базилика. Знаешь, я столько лет слежу за Ламмертом – и даже представить не мог, что когда-нибудь вот так смогу с ним поболтать. Думал, он нам термин[24] назначит – и будем три года ждать.

      Отдав мне тарелку, Густавс ринулся с балкона в комнату и вернулся через минуту.

      – На твоём телевизоре горела красная лампочка.

      – Ты опять?

      – Кира, сколько раз говорил: вселяешься в отель – выключай всё из розеток. Могут быть камеры, жучки.

      – У тебя паранойя!

      – Так

22

Альтбау (от нем. Altbau – «старые здания») – жилые дома, построенные до Второй мировой.

23

Дуплекс (с англ. – «двойной») – дом на две семьи, разделённый пополам.

24

der Termin (нем.) – встреча, приём в назначенное время.