ЕАМ. Записки дилетанта. Сказки и истории, книга 1. ЕАМ

[93]. А ведь возможно ещё – улыбчивое любопытство, поток ассоциаций, чтенье сначала без сносок, а уж потом, или… Да что я – все вы, кому хоть раз приходилось испытывать муки со-творенья, и сами это знаете не хуже меня…

      Ну и почему же должен я, ради неких абстрактных читателей, (а вовсе не ради этих, моих, любимых, понимающих меня с полу-слова, полу-вздоха) – жертвовать улыбчивой и самодостаточной, вполне себе объёмной и забавной свободой текста[94], отвечающей моему, и, дай Бог – чьему-нибудь ещё (а вдруг?) нынчешнему состоянию – вот – сейчас? Нетушки-нетушки.

      Давным-давно, ещё в «Поисках времён», я сделал первую попытку некоей (пусть и не слишком жёсткой) структуризации текста и «подгонки» его под существующие каноны[95] восприятия литературного текста. И… вот признаться ли? Если к «Со-творенью» я ещё иногда возвращаюсь (и с удовольствием!), то к «Поискам» – лишь местами[96]. Подозреваю, что как раз теми, где нет «придуманности», искусственности, во имя вот этого нелюбимого (ах, как он чувствует мою нелюбовь[97] – ну и фиХ с ним!) читателя.

      Так что – нет-нет, не отрекусь – «от самой безнадёжной и продрогшей – из актрисуль..»[98] – ни от строки, ни от странички текста, ни от способа его чувствовать, сотворять. Но…

      А вот до этого «но» замечу, что мне, по счастью, не приходится во имя денежного или сиюминутного[99] успеха жертвовать собственными желаньями и прихотями, так что «пишу я ради совершенно конкретного удовольствия…»[100], и ради тех редких мгновений со-творенья, когда чья-то душа откликается вдруг… Откликается – там, на небесах, слыша созвучья, даря пониманье[101]. А утвержденье «читатели читают тех, кто их любит, или ненавидит»[102], а не тех (добавлю от себя) кто к ним равнодушен, считая большинство из них иными, гоблинами и прочими неприятными созданьями[103] – быть может, и справедливо, но… Послушайте, ну неужто (вспоминая навскидку): Набоков, Бунин, Булгаков, Чехов, Стругацкие, да сам Толстой наконец – любили людей, «решали их проблемы»? Да Бог с вами, конечно же, нет – ведь именно тогда, когда они пытались это делать[104] становились дидактичны, стандартны, да и… просто скушны.

      Кроме того, я бы всё же не стал позиционировать эти тексты как «десертное желе – вкусно, но бесформенно»[105] (хотя против и возразить нечего, чем плохо: к кофею, да в хорошем настроении, несколько страничек такой «вредности»?). Не стал бы, хотя б потому, что они вообще никак не позиционируются: «не написал… случилось так»[106]. И, право ж, очень жаль, если у моего гипотетического[107] «идеального» (или хотя б доброжелательно-внимательного читателя, а уж тем более – читательницы, не дай Бог!) возникнет ощущение пренебрежения ими – это вовсе не так, хотя тексты эти (практически все, за исключением нескольких сказок и отрывков, написанных «под заказ» для совершенно конкретных читательниц), писались прежде всего

94

Тут мне при втором чтеньи послышалась свобода «Самовыраженья» и я попросил Сама… не выражаться. Конечно, о полной свободе тут говорить не приходится, но…

95

Увы… весьма Прокрустовы, скорее законы жанра

96

Причём место это, прежде всего «Однажды случившееся – или воспитание чувств», конечно же.

Словом, «There are places, I remember… all my liiiiife» © волшебный альбом «Rubber Soul», The Beatles.

97

«Почувствует! В тот же момент почувствует!» (© Коровьев)

98

А. А. Вознесенский (тогда ещё здравствовавший)

99

Читай «прижизненного». «После же смерти моей…» © «Хромая Судьба»

100

Опять же – В. Набоков

101

А как «нам понимание даётся» – вы помните…

102

(© акико)

103

С интонацией А. Привалова: «… и прочих тихих созданий…» (© АБС)

104

Разве что кроме Набокова, который мудро даже и не пытался этого делать, искусно отдавая, в то же время, дань коммерческой стороне своих писаний

105

(© акико)

106

И ещё раз Вознесенский нынче

107

В первый раз мне это определение встретилось давным-давно, у Ал. Крона, в «Бессонице». Это уже потом стали доступны Эко и К°