Святочные рассказы (цикл). Николай Лесков

что брат твой – прекрасный человек и Маша – премилая девушка, и они как дали слово заботиться о счастье друг друга, так это и исполнят.

      – Как! – закричал я, себя не помня, – они уже и слово друг другу дали?

      – Да, – отвечает жена, – это было пока иносказательно, но понятно. Их вкусы и стремления сходятся, и я вечером поеду с твоим братом к ним, – он, наверно, понравится старикам, и потом…

      – Что же, что потом?

      – Потом – пускай как знают; ты только не мешайся.

      – Хорошо, – говорю, – хорошо, – очень рад в подобную глупость не мешаться.

      – Глупости никакой не будет.

      – Прекрасно.

      – А будет все очень хорошо: они будут счастливы!

      – Очень рад! Только не мешает, – говорю, – моему братцу и тебе знать и помнить, что отец Машеньки всем известный богатый сквалыжник.

      – Что же из этого? Я этого, к сожалению, и не могу оспаривать, но это нимало не мешает Машеньке быть прекрасною девушкой, из которой выйдет прекрасная жена. Ты, верно, забыл то, над чем мы с тобою не раз останавливались: вспомни, что у Тургенева – все его лучшие женщины, как на подбор, имели очень непочтенных родителей.

      – Я совсем не о том говорю. Машенька действительно превосходная девушка, а отец ее, выдавая замуж двух старших ее сестер, обоих зятьев обманул и ничего не дал, – и Маше ничего не даст.

      – Почем это знать? Он ее больше всех любит.

      – Ну, матушка, держи карман шире: знаем мы, что такое их «особенная» любовь к девушке, которая на выходе. Всех обманет! Да ему и не обмануть нельзя – он на том стоит, и состоянию-то своему, говорят, тем начало положил, что деньги в большой рост под залоги давал. У такого-то человека вы захотели любви и великодушия доискаться. А я вам то скажу, что первые его два зятя оба сами пройды, и если он их надул и они теперь все во вражде с ним, то уж моего братца, который с детства страдал самою утрированною деликатностию, он и подавно оставит на бобах.

      – То есть как это, – говорит, – на бобах?

      – Ну, матушка, это ты дурачишься.

      – Нет, не дурачусь.

      – Да разве ты не знаешь, что такое значит «оставить на бобах»? Ничего не даст Машеньке, – вот и вся недолгa.

      – Ах, вот это-то!

      – Ну, конечно.

      – Конечно, конечно! Это быть может, но только я, – говорит, – никогда не думала, что по-твоему – получить путную жену, хотя бы и без приданого, – это называется «остаться на бобах».

      Знаете милую женскую привычку и логику: сейчас – в чужой огород, а вам по соседству шпильку в бок…

      – Я говорю вовсе не о себе…

      – Нет, отчего же?..

      – Ну, это странно, ma chère! [1]

      – Да отчего же странно?

      – Оттого странно, что я этого на свой счет не говорил.

      – Ну, думал.

      – Нет – совсем и не думал.

      – Ну, воображал.

      – Да нет же, черт возьми, ничего я не воображал!

      – Да чего же ты кричишь?!

      – Я не кричу.

      – И «черти»… «черт»… Что это такое?

      – Да потому,

1

Моя дорогая (франц.).