Кирза и лира. Владислав Вишневский

Да-да, именно её, оставшуюся. Так это… Правильно вы подумали – именно там! А где же она еще может остаться, кроме как в подмышках и в паху, от пупа и ниже. Именно её. Зачем, спрашиваете вы? Если б мог, я бы вам ответил по-армейски коротко: «А х… хрен его знает, если б «он», этот «х», действительно что-то знал». Вас это, конечно, не устроит, поэтому, как уж смогу, попытаюсь раскрыть суть поставленной военной задачи. Я ведь только-только начинаю постигать эти сложные армейские университеты. Кое-что уже странное усёк. Здесь, оказывается, чтоб вы знали, ни кто, ни чего не спрашивает. Здесь только выполняют чьи-то команды. А почему их выполняют, такие команды? Говорят, потому, что Родина велела выполнять. А Родина, как всеми здесь понимается – наивысшая (абстрактная) инстанция, как до неба или еще выше… Значит, всё, братцы, аппелировать, считай, и не к кому. Теперь, понятно? Называется, не отвлекайте глупыми вопросами. Резюмирую: пацаны в армии приходят не вопросы задавать, а выполнять разные команды. Вот именно сейчас, поступила совсем простая армейская команда: «стриги». Вот и стригут.

      Оттянув детородный орган, натужно сопя или затаив дыхание, сосредоточенно и очень осторожно обстригают волосы. Обстругивают кочерыжку. Сопят пацаны, мучаются, не от страха, нет, а потому, что стричь неудобно. Ножницы заедают, закусывают, больно рвут волосы. Мальчишки кривятся, шипят от боли, терпят. Но я скажу вам, что из всего этого самое неудобное! Представьте: выстригать правую подмышку левой рукой. Именно правую – левой рукой! Не пробовали? Попробуйте! Э-э-то всё! Я – там, пока изгалялся-упражнялся, столько родной шкуры вместе с волосами повыдергивал… По-олный… копец!

      Но самые пенки, оказывается, были дальше! Этот эскулап-санитар без разговоров, жирно мажет, всем нам, какой-то тёмно-чёрно-коричневой жидкостью, толстым квачом (квач – это чем стены белят) в родной мошонке и в подмышках. Да-да, там, где мы только что выстригали, нанеся местами, с выщипыванием живой шкуры, серьезный физический урон. Эскулап, гад, квачует легко, почти изящно, играючи – шлёп, шлёп, шлёп!.. Мокрым, вязким, холодным и противным… «Всё, говорит, свободен!» Свободен, у него звучит легко и почти радостно, как отпущение грехов. У тебя же, на самом деле, всё наоборот. Стоишь после этой процедуры, как идиот, – ноги в раскорячку, руки в стороны, ошалело смотришь на следы этого медицинского или, как тут правильнее сказать, ветеринарного что ли, экспромта. И это ещё не все. Это ещё только первый, моральный эффект. Есть еще и физические ощущения. Они сейчас подойдут. Сейчас, сейчас… Подождите. Вот оно!.. Вот… Вот!.. Подходит… А-а-а!.. С нарастанием, в этих самых вымазанных местах, вдруг начинает невероятно сильно щипать, прямо огнем жечь! Палить огнём!! Палить! Э-это… А-а-а! О-о!.. Да бо-ольно та-ак!.. Ёп…тырс! Ай!.. Прыгаешь на месте, как страус перед взлетом, машешь крыльями-руками, студишь… На глазах выступают слезы… Какие слёзы – град целый! Ноги меж тем, сами собой, выделывают танец вприсядку или что-то похожее.

      Терпеть, конечно, можно, но этот чёртов гад-милосердия, мог бы, козёл, и предупредить, что будет так печь. Вот, же ж какая подлючесть,