Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна. Алексей Солоницын

тебя сын, Павлуша, – сказала она. – Теперь у твоей Маши есть брат.

      – Сын? Сын? Зачем сын? Какой сын?

      – Павлуша, милый… Ты сильный человек… Офицер. Христианин. Ты должен знать, что конец жизни земной есть только начало жизни вечной.

      – Что? Что такое ты говоришь?

      – Она скончалась.

      Князь Павел рванулся в спальню, следом за ним пошла Елизавета Феодоровна, князь Константин и Сергей Михайлович. Князь Павел снял простыню с мертвого лица жены. Опустился на колени и прижался к ней.

      – Сашенька, милая… Родная моя…

      Он зарыдал, сгреб мертвое тело в охапку, стал раскачивать его, словно баюкая.

      Елизавета Феодоровна пошла за доктором. Тот стоял на кухне и был в состоянии крайнего раздражения. Подняли среди ночи, привезли, теперь бросили… Можно бы, конечно, уехать, но деньги нужны. А это царское хамье и не думает, разумеется, о плате за визит…

      Василий Никитич нервно расхаживал по кухне, когда вошла Елизавета Феодоровна.

      – Вы нужны, доктор… Князь Павел… надо бы сделать укол… успокаивающий…

      – Разумеется, княгиня. Только знаете, нынче все лекарства стали намного дороже, а я, знаете, не князь и не граф…

      – Да-да, деньги я сейчас принесу. Вы только пойдите к князю Павлу.

      Василий Никитич глянул на Елизавету Феодоровну, и язвительная сентенция, которую он хотел продолжить, замерла у него на губах. Глаза княгини были так скорбны, в них было столько горя и боли, что просвещенный доктор вздрогнул и сердце его усилило свой бег.

      – Да что это с вами? Вы первый раз видите смерть?

      – Нет, не первый.

      – Может, сначала вам укол сделать?

      – Нет, не надо. Идите к князю Павлу, прошу вас.

      Доктор ушел, а княгиня Елизавета пошла в свою комнату, все время повторяя про себя, что надо взять деньги, не забыть, взять, отдать… Он беден, этот надменный доктор, молод, неухожен, раздражен… Мать у него в Москве, где-то ютится… Надо привезти ее в Одинцово, да и доктора получше разместить – не в лечебнице, а снять ему дом или построить при больнице… Да, лучше построить… Деньги, не забыть про деньги…

      – Ей двадцать один год! – услышала она крик князя Павла. – Вы понимаете – двадцать один год!

      Она вошла в спальню, увидела князя Павла с закатанным рукавом белой рубашки, доктора, который держал в руке шприц, князя Константина, мужа – он держал брата за другую руку и что-то говорил…

      После укола тело князя Павла обмякло, он закатил глаза, застонал…

      – Даша, – сказала Елизавета Феодоровна, – надо позвать отца Серафима, кого-нибудь из причта. Приберем Сашеньку, отпоем… Как хорошо, что она успела исповедаться и причаститься…

      Ночь была теплая и лунная. Спали сад и парк. Тишину нарушали лишь редкие в эту пору трели соловья да шорох листьев. В комнатах дома горели огни – никто не спал. Промелькнет то одна, то другая тень.

      Елизавета Феодоровна вышла на террасу. В лунном свете ее лицо было бледно-голубым, неземным. Кто-то плакал в углу террасы, сидя в плетеном