Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна. Алексей Солоницын

думать. Что за дурная привычка искать слова, сравнения… Это все от моих глупых занятий стихами… Даже сейчас… Господи, Господи…»

      «А глаза, глаза… Какие у нее стали глаза, – продолжал думать князь Константин. – Это потому, что она так сильно верит. Страданию не победить ее… Страдание, как это ни удивительно для таких, как я, – закалило ее… Я бы слег, умер немедленно… Да-да»…

      – Ты правильно сказала, Элла, – у Бога все живы. И этому необычайно рады господа террористы, – князь Павел язвительно усмехнулся.

      – Не говори так. Вспомни Спасителя: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».

      – Простить? Нет уж, Элла. Кары Господней я не буду ждать, они поплатятся… и еще как!

      – Вот и Сережа так говорил. Как вы не можете понять, что насилие нельзя победить насилием? Зло порождает лишь зло…

      – Человек должен отвечать за свои поступки. Преступление должно быть осуждено, и кара должна последовать. Иначе не быть никакому государству, не навести элементарный порядок…

      – Да-да, наверное… Суд земной. Но есть и суд Божий. И не будем больше об этом. Я так давно тебя не видела…

      – Мне-то он разрешил приехать на похороны. А сам, как всегда, струсил.

      – Неправда. Это я просила его и Алике не приезжать. Очень удобный момент, чтобы их убить.

      Елизавета Феодоровна смотрела мимо князя Константина, куда-то в сторону, в только ей видимую даль

      – Господи, да что же это такое происходит? – сказал князь Константин с отчаянием. – Почему так ожесточился народ? Почему убийство стало считаться доблестью?

      – Потому что они забыли о Боге, – сказала Елизавета Феодоровна.

      – Потому что у нас нет власти, – возразил князь Павел. – Преступники – хозяева страны.

      – Не преувеличивай, – князь Константин поморщился. – Россия еще жива. Она еще воспрянет духом.

      – Сомневаюсь. Они разнесут ее в куски – как моего брата.

      Елизавета Феодоровна смотрела мимо князя Константина, куда-то в сторону, в только ей видимую даль.

      – Какая-то женщина нашла на площади Сережин палец… Завернула в платочек и положила в гроб. А потом… пришел какой-то человек. Наверное, служит в Кремле. Он держал в руках вафельное полотенце. Говорит: «Это я нашел на крыше… Похоже, сердце вашего мужа». Я полотенце развернула, гляжу – и вправду… сердце… Сережино сердце…

      Маша не выдержала и зарыдала. Захлюпал, закрывая лицо платком, Дмитрий.

      И по лицу Елизаветы Феодоровны полились тихие слезы.

      – Он говорил: «Ты мое сердце».

      «Лицо твое – весенний сад, – не зная почему, вдруг сказал себе князь Константин. – Цветут вишни, цветут яблони, и этот белый цвет, как облако, как легкая косынка на теплых и нежных плечах девушки… Глаза твои – как у Богородицы Семистрельной, и все семь стрел вонзились в твое сердце. Слезы твои – как дождь, который омывает деревья. И листья, и ветви, и цветы – все дышит жизнью. Не потому ли Богородицу, пронзенную семью стрелами, назвали “Умягчение злых сердец”?