Без вести пропавший. Геннадий Мурзин

кулаком по столу, уткнулась носом в столешницу, и захрапела.

      Сын отнес мать на кровать, а сам спустился во двор, где его уже поджидали дружки.

      – «Травки»? – спросил один из них. – Один «косячок» на твою долю найду. Как-нибудь расплатишься.

      – Давай!..

      9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 7. 15.

      Иван Андреевич, заканчивая вытирать лицо концами повешенного на шею махрового полотенца, вошел на кухню. Здесь уже были все, то есть почти все. За обеденным столом, болтая ногами и мурлыкая песенку из репертуара группы «НА-НА», сидит в ожидании завтрака десятилетняя Светланка. У ее ног, на полу валяется сумка с учебниками.

      Отец, не заметив рюкзачок, запинается. Чертыхнувшись, наклоняется и поднимает с пола сумку. Он сурово смотрит на дочь.

      – Это что?

      – Какой ты, пап, смешной! Не видишь, что ли?! – девочка крутит в руках вилку и смотрит в потолок.

      – Я-то вижу, а вот ты… – и добавляет, – больно умная… не по возрасту…

      – Папуль, тут уж ничего не поделаешь: поколение нынче такое умное.

      – С чего это ты, доченька, взяла? – отец с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться.

      – Как же! Каждый день по телевизору говорят.

      – Ты бы пореже у телевизора сидела, и тамошний трёп поменьше слушала, побольше бы заглядывала в книги, в классику… А, ну! – отец сердито трясет рюкзачок перед глазами девочки.

      Дочь, крайне нехотя, встает, берет рюкзачок и относит в прихожую. Оттуда доносится звук шлепнувшейся сумки.

      – Подними и положи аккуратно на стул! – возвышает голос отец и недовольно добавляет. – И что только из нее вырастет.

      Девочка стоит в проеме двери и слышит последние слова, явно же ей адресованные.

      – Не волнуйся, папуль: все будет «о кэй». Вот увидишь: вырасту – организую классную рок-группу. Я даже название придумала – «Соловушка». Как?

      – И ты, конечно, солировать собираешься? – в глазах отца появляются смешинки.

      – Естественно!

      На своем месте, у электроплиты, что-то помешивая в кастрюле, хмыкает бабушка и недоверчиво произносит:

      – Ну-ну…

      – А, что, бабуль, слабо?!

      – Поживем – поглядим.

      Девочка обиженно надувает свои пухленькие губки, отворачивается к стене и бурчит:

      – Ну, бабуль, ты неисправима.

      Мать ставит на стол тарелки с борщом и укоризненно говорит:

      – Так нельзя, девочка, с бабушкой: не ровня.

      Светланка начинает кукситься, пытаясь «выдавить» слезу. Но слеза, ну, никак не хочет появляться на глазах.

      – А что она?! – восклицает девочка и начинает притворно хныкать. – Не любит меня бабуля. Сережка для нее – это да, а я… будто чужая ей.

      Бабушка молчит: она-то знает хорошо эти Светланкины «штучки». Мать же ласково гладит ее по волосам и успокаивает:

      – Зря ты, доченька. Бабушка тебя тоже любит. Бабушка всех нас любит.

      – Да-а-а… А Сережку – больше всех.

      Иван