Маленький тюремный роман. Юз Алешковский

я за себя буквально не отвечаю!

      9

      А.В.Д. увезли в камеру; он действительно утомился и у него болело сердце – болело той болью, которая всегда скрывает причину своего возникновения и старается прибить в человеке все мысли о себе, как о боли, словно бы боясь прихода желанного покоя во плоть любого страдальца, а уж от покоя до воли – рукой подать, как, возможно, думалось помиравшему Пушкину; он привалился на койке, перебрал в уме ход разговора, подумал, что Дребедень, поначалу несколько растерявшись, вот-вот заглотит крючок поглубже и тогда уж он, гнусный моллюск, с него не сорвется.

      «О благословенные часы рыбалки… чего бы я только не отдал за пяток минут милого плеска прибрежной водицы, за туман предрассветный, за дымок костра, готового к вареву ушицы, за покой поплавка – того, подареного Катей, сделанного каким-то умельцем – иди знай! – специально для меня в форме удивленно выпученного глаза с карим зрачкомкак две капли кровавых слезинок, похожим на мой… вот тоже – не благовестны ли подобные совпадения?.. Дребедень не должен сорваться с крючка, не должен… невозможно ему теперь взять и так вот просто растоптать меня, помучать, потом запротоколировать смерть от разрыва сердца… наверняка стою на правильном пути, раз вокруг витают скрытные, или как теперь говорят, секретные ангелы совпадений, недаром сны не снятся, и неспроста все чешется и чешется, словно в детстве перед подарками, правая ладошка… смешно: «чего бы я только не отдал!»… собственно, и отдавать-то нечего кроме жизни, а она, пиши, так и так уже отдается, причем с радостью, – за Катю, Верочку и Гена… Господи, помоги, иначе не пройдет последняя моя в жизни игровая авантюра».

      Он не заметил, сколько промелькнуло минут, как не замечает течения пылинка, которая легче вод, поэтому ее и отделяет от них какая-нибудь одна сотая миллиметра.

      Открылась кормушка – это ему, как выразился надзор, притаранили стеклянный цилиндрик с нитроглицерином, баланду и биточки с гречневой кашкой; слово «биточки» показалось вполне многозначительным в этих гнусных пыточных застенках; после кормежки все тот же надзор, хмуроватый чмур, вошел в камеру, велел сесть в коляску и покатил его куда-то, приказав не ворочать башкой по сторонам; для любого арестанта такой недальний этап – большое событие; радость А. В. Д. скрыл, надеясь в глубине души, что наживка действительно заглочена Дребеденем еще глубже, еще крепче, и это, скорей уж, результат не его, А.В.Д., умения, а наредкость блестящего игрового расчета, граничащего с чудом, вероятно, задуманного самим собой, то есть иррационально, поэтому кажущегося наделенным и наитием, и самосознанием.