Черешни растут только парами. Магдалена Виткевич

ничего не потребовалось бы. От меня воняло дешевыми сигаретами и сыростью дачной хибары, которую с осени никто не проветривал. Изо всех сил я пнула камень, лежавший на дороге. Почему я стремилась подчиняться? Почему мне так хотелось подстроиться под компанию, которая совершенно меня не устраивала? Может быть, потому, что чувствовала себя одинокой? У меня не было подруги. Девчонки сбивались в группки, а я стояла всегда в стороне. А дома? Дома я тоже была одна. Родители всегда были заняты, находили время только на то, чтобы отвести меня на дополнительный английский или уроки фортепиано. Я ненавидела все это. И английский, и пианино.

      – Это для твоего же блага, – говорила мама. – Когда-нибудь ты скажешь нам за это спасибо.

      Спасибо? За то, что, когда другие играли в вышибалы во дворе, я играла гаммы на пианино? Хорошо, что все обошлось только пианино. Ведь в доме был еще и аккордеон. И в самом начале думали отдать меня на аккордеон.

      У меня не было никаких обязанностей, кроме пианино, английского и школы. Да, школа в нашей семье была возведена в культ. Я была обязана приносить одни пятерки. Когда я получала пятерку с минусом, мама устремляла на меня взгляд прищуренных глаз, сжимала губы и нервно выстукивала ногой ей одной известный ритм. Она могла ничего не говорить. Хватало одного этого взгляда. Поэтому я редко приносила пятерки с минусом.

      – Эй, отличница! – дразнили меня.

      Я не была зубрилой, просто учеба давалась мне легко: достаточно было пару раз прочитать материал – и я уже его знала. Я не хотела создавать проблемы дома. Однажды я принесла трояк. По физике. Мама не разговаривала со мной весь день. А папа ворчал, что они с матерью наизнанку выворачиваются, но есть в семье одна неблагодарная…

      Разве я была неблагодарной? Нет. А как мне показать, что я как раз «благодарная»? Села за пианино и весь день, как проклятая, играла гаммы.

      Когда в тот день вместе со всеми сбежала с уроков, я все время думала о стиснутых губах моей мамы, о ноге, выстукивающей одной ей известный такт, и о моей черной неблагодарности к родителям, которые наизнанку выворачиваются. Господи! Ведь мне всего-то хотелось почувствовать, как это – быть с кем-то. Не одиночкой. Я хотела побывать частью группы. Одной из них. Одной из тех, кто со смехом выбегает из школы.

      Увы! Одной из них я так и не стала.

      Почему? Потому что я была Зофьей Краснопольской – той, которая всегда подготовлена к уроку, у которой всегда сделано домашнее задание и которая выступает на торжественных вечерах. Той, у которой нет пятерок с минусом, и той, кто действительно плохо себя чувствует в затхлом помещении, полном дыма от дешевых сигарет. Я не могла сразу стать ими – Анкой, Кшиштофом, Гжесиком, Магдой или Себастьяном. Между нами была стена. Стена, которую долго возводили мои родители, изо всех сил желавшие, чтобы я как можно дальше продвинулась в этой жизни, выше вскарабкалась в построенной ими иерархии. Во всяком случае, дальше и выше, чем они. Может, они думали, что, играя на пианино, я выиграю лучшую жизнь?

      Ну а пока что я была очень одиноким ребенком. Ребенком, который нуждался в нежности, любви и присутствии