Мальчик с чёрным петухом. Штефани фор Шульте

жевал кусок хлеба, пока Мартин искал в своих мыслях какой-нибудь ангельский образ.

      – Франци, – тихо сказал он наконец.

      Художник улыбнулся, взял лоскут старого холста и несколькими штрихами изобразил на нём сияющие черты лица Мартина. Этот лоскут он ещё долго будет носить при себе. Даже тогда, когда перестанет странствовать вместе с Мартином. Даже тогда он, глядя на эту холстинку, будет думать, что это его лучший рисунок и что никогда ни раньше, ни потом перед ним не стояло дитя человеческое в такой чистоте и непорочности. И он носил его в карманах своих дырявых штанов, пока его самого не унесла чума и пока он не разложился вместе с другими. Разложился и кусок холста, личинки высосали его нити и превратились после этого в такой вид бабочек, какого доселе никто не видел и какой после них уже не повторился. И когда спустя многие годы в картинной галерее была выставлена картина художника, изображающая мальчика с его петухом, всего в нескольких метрах от этой картины, в историческом музее на витрине с бабочками была пришпилена рядом с такими же мёртвыми сородичами по виду такая вот бабочка, отведавшая искусства, вскормленная им и знавшая про мальчика.

      – Да, – согласился художник, даже не предвидевший всё это, иначе бы он давно бросил это занятие, непосильное человеку. – Франци хороша. Отныне все твои ангелы будут походить на Франци.

      Такой ответ не устроил Мартина. Но ему нравилось, что художник придал Матери Божьей на алтарной росписи черты лица Франци. Чёткий подбородок, вздёрнутый нос и полные губы. Мартин сказал, что такие черты не подходят для Девы Марии. Но художник засмеялся и ответил, что эта деревня не заслуживает ничего другого; пусть им останется алтарная роспись, которая будет бесить их до конца дней.

      – За что им такое? – спросил Мартин.

      – За тебя, – сказал художник. Его собственные ангелы давно уже все носили черты лица Мартина.

      Он мрачно выдавил на палитру краски и быстро заполнил пустые места алтарной росписи гогочущими демонами, бедолагами и самодовольными зеваками.

      Обо всём этом Мартин думал, пока нёс на закорках балаганного мальчишку по дорожной грязи. Тот вдавил ему пятки в рёбра так, что они хрустнули. Петух беспокойно вертелся под рубахой Мартина.

      Теперь Мартин погружался в грязь уже по колено. Мальчишка был тяжёлый как свинец. Он вцеплялся в волосы Мартина и ёрзал у него на спине. А сам при этом вопил, плевался и пел. Мартин стонал под его гнётом.

      А дорога уже давно перестала быть дорогой, она превратилась в болото. Внезапно Мартин оступился, ухнул в яму, его безумный седок в испуге отцепился и шлёпнулся в грязь, которая тут же залепила ему рот, мальчишка захлебнулся. И утонул.

      Мартин растерянно сидел в грязи и смотрел на то место, где жижа сомкнулась над головой мальчишки. Он мог бы теперь просто уйти, и никто бы его ни о чём не спросил. А если бы кто и спросил, никто бы ему не поверил.

      Но Мартин принялся искать. Он шарил руками в жидкой грязи, наткнулся на что-то твёрдое. Должно быть, голова мальчишки, и он с силой потянул её вверх.