– А вот они тебе объяснят, яснее, чем я! – Макарий указал рукою в сторону опушки леса.
Два этих «путника» стояли, словно прикованные к приозёрной земле и молча смотрели на Агриппину, и на прибывший автомобиль, «ГАЗ-51».
– Витя! Ты ли это? Не узнать даже во сне! Что это за «украшения» ты одел на свою молодую жизнь? Наколки, что ли? Нельзя вас никуда отпускать и на один день! А голова-то, что, совсем уже без мыслей? Растерял их в пути неосознанном, что и уродство приобрёл такое?
– Морфогенез это! Сотворение во мне нового человека, для взрослой жизни! – ухмыльнулся, тот, что с тонзурой.
– Слова-то знаешь умные, а сам-то что, ничто? Это как вы сдружились непохожие ни в чём, ни в одном едином? Ведь вы совсем разные люди, по словам и по вздохам? – спросила Агриппина, окинув их пристальным взглядом.
– Уж, не миряченье ли на тебя нашло, Агриппина, что знаешь об этом? – развязно улыбнулся, этот, всезнающий Витя.
– Миряченье? Это кажется приполярная болезнь? Так, что ли?
– Нет, конечно, нет! Это для кого-то может и болезнь, а для кого-то – высшая жизнь! Это, что-то, вроде транса, или рядышком с этим. Так камлают шаманы и прочие запредельные умельцы. Те, что по своему желанию сбегают в запредел и возвращаются обратно в себя, как ни в чём небывало, притом, узнав там всё и обо всём, что им необходимо.
– Ты что и шаманил уже, Витя? Не шути так неосторожно! Ведь, пора бы знать, что жизнь не всегда принимает шутки.
– А я не шучу, а просто знаю об этом уж давно. Черпаю сведения из мира сего, сколько могу. А о том, что с Борей мы разные, то ты как всегда права! Ведь его акушерка достала совсем из другого места, чем меня! – развеселился этот Витя. Но было заметно, что натянуто и через силу неподвластного ему дня.
Макарий, жёстко посмотрел на него и, повернувшись к Агриппине, спросил:
– Что же это у вас вечно, бубен да баян? Дела уж нет никакого, как по пуговицам баяна, да бубном тревожить лес? Веселье не всегда – веселье! В меру должно быть всё! От таких вот, безудержных действий, люди только глупеют!
– Да, я согласна с тобою, Макарий. Люди меняются в лучшую сторону, как ни парадоксально, или от беды, или от горя. А от безудержного веселья только глупеют и могут, навсегда! Я это всё прекрасно понимаю!
Подошли поближе эти два «путника» и остановились возле коня.
– Ну, здравствуй, Гриня-Агриппина, здравствуй! Ты-то, зачем прискакала в эту погибель? А цыгане тебе, уж и коня подарили, перед своим отъездом?
– Подарили, Витя, на время подарили! Но, давай рассказывай дальше, не переходи на личное, а обо всём, да чётко и ясно!
– Ну, что ж, даю чётко и ясно. Сюда лучше никому, никогда и незачем ходить! Жили-были люди на этом берегу, а где они теперь? Каким их ветром отсюда унесло? И вернутся ли они в свой родимый дом, когда-нибудь? Наверное, нет! – тяжело выдавил этот Витя и, взглянув на Агриппину, продолжил:
– Здесь таится зло, и разносит оно себя по всем неожиданным местам, где казалось, и быть-то не могло. Мы вот, с