Железные зерна. Виктор Гусев-Рощинец

выключи радио и ступай чистить зубы. Быстро!

      – Маразм, – слышу в ответ.

      В лексиконе моего сына это слово может означать многое: осуждение, раздражение, любопытство, негодование, восхищение и даже нежность, – всё зависит от контекста и способа произнесения; в данном случае, реакцией на печальную весть, оно, по-видимому, выражает отрицательное отношение моего сына к умиранию как феномену бытия, в нём, несомненно, заключено чувство. В конце концов, думаю я, это слово содержится в словарях и имеет право быть использованным наравне со всеми другими словами, а если брать из того же ряда, то например такими как «туберкулёз», «склероз», «остеохондроз».

      – Туберкулёз, – говорю я, когда сын, отодвинув пустой стакан в серебряном подстаканнике, поднимается с места, чтобы выключить радио.

      Он удивлённо вскидывает на меня глаза:

      – Что – туберкулёз?

      – А что – маразм? – отвечаю я вопросом на вопрос.

      – Маразм – это поступок, – говорит Мальчик с хитрой улыбкой.

      Такое определение термина дано когда-то моей тёщей, которая не сильна в медицине, зато в силу своего возраста наделена большим жизненным опытом, позволяющим ей давать некоторым словам своё собственное толкование. Например тот же «маразм» определяется ещё ею и как «аморальное действие».

      – Это аморальное действие, – говорю я вяло вслед сыну, который в это время шаркающей походкой направляется в ванную, – не шаркай ногами!

      – Нет, не туберкулёз, – неожиданно произносит мой зять; он, должно быть, на некоторое время перенёсся туда, к своему умирающему больному, а вернувшись, подхватил мою реплику, сочтя за адресованный ему вопрос, – инфаркт миокарда.

      Ну конечно инфаркт, что же ещё… Девяносто девять из ста за то, что и я умру не от чего иного как от инфаркта, болезнь века, чёрт бы её побрал. Ну и ладно, не всё ли равно – от чего, уж лучше, чем от того же маразма.

      – Сорок восемь лет, – продолжает зять, многозначительно смотрит на меня и добавляет: – Опасный возраст, Владислав Николаич…

      – Да-а… – соглашаюсь я и, растягивая это долгое «да», наполняю одному только мне ведомым смыслом; потом, как всегда в таких случаях, задаю стандартный вопрос: – Пил? Курил?

      – И то, и другое, – отвечает зять.

      Странно, нетривиальный случай, думаю я, обычно слышишь «не пил, не курил, на сердце не жаловался» и такого рода характеристика словно бы оправдывает тебя в твоих собственных глазах, потому что ведь ты-то куришь, пьёшь (разумеется, «в меру», но всё же…), и сердце неуклюже ворочается где-то слева, между ключицей и лопаткой, и левая рука от этого постоянно мёрзнет; опасный возраст, верно, сами же и делаем его опасным.

      – Чем занимался?

      – Инженер.

      Снова девятка, думаю я, ещё один…

      – Толстый был?

      – Очень.

      Вот оно: сахар, избыточный вес, гипертония, стенокардия, ишемия… Надо срочно худеть, заняться физкультурой, бегать,