Эхо моей судьбы. Наталья Владимировна Тимофеева

системе Ridero

      «Огонь то гас, то разгорался…»

      Огонь то гас, то разгорался,

      Глотая жухлую листву,

      А вдоль забора вечер крался

      И ветра трогал тетиву.

      Под шорох звёздной канители

      И запах почек налитых,

      Ночные птицы тихо пели

      О наших радостях земных…

      Весна скользила в платье белом

      С воздушным током вдоль дорог,

      Река по камушкам звенела,

      И оживал в деревьях сок,

      И было так тепло и ленно

      В граале кратера Балкан,

      Что кровь вином бродила в венах,

      И без вина был сумрак пьян.

      И не мечталось, не грустилось,

      Не вспоминалось невпопад,

      Лишь тень минувшего густилась,

      Дымами овевая сад.

      «Звезда горит над тьмою мглистой…»

      Звезда горит над тьмою мглистой,

      В колодце мира тишина.

      Молитва к матери Пречистой

      В дыханье вечера слышна.

      В весеннем юном откровенье

      Распахнут замерший простор.

      Застыло вечности мгновенье

      В кольце величественных гор.

      И, словно в мягкой колыбели,

      Земля лежит в ладонях сна.

      Ей нежным ветром-менестрелем

      Благая весть принесена:

      Назавтра сгинет морок зимний,

      Синичья даль загомонит,

      И синевой гостеприимной

      Её красоты осенит.

      Взойдут, белея, первоцветы

      На изумрудных берегах,

      И даль, в цветение одета,

      Тот час забудет о снегах.

      «Как старый фавн, блажит февраль…»

      Как старый фавн, блажит февраль,

      Перебирая ветра струны.

      Завзятый пьяница и враль,

      Он чертит на заборах руны

      То снегопадом, то дождём.

      Раскосо щурясь на рассвете,

      До нитки раздеваясь днём,

      Он винограда студит плети.

      Встречая аиста полёт,

      Он навзничь валится на траву

      И пчёлам прошлогодний мёд

      Подносит на леток. Суставы

      Корявых веток вкривь и вкось

      Жестикулируют, судача

      О том, что в мире повелось

      Жить февралю, блажа до плача…

      «Эхо судьбы моей, долгое и заводное…»

      Эхо судьбы моей, долгое и заводное,

      Словно орган, с перебором звучит вдалеке.

      Тени прошедшего ум бередят, беспокоя

      И не давая сегодня прожить налегке.

      Блудная дочь, хлопочу и ни в чём не нуждаюсь.

      Лучше не так, – барахла я копить не хочу…

      Снова на маленьких саженцах трогаю завязь,

      Ласково с ними беседуя, жизни учу.

      Пасынки режу, жалея до боли сердечной

      Веточки тонкие, их отделив от ствола…

      Всё не случайно и, может быть к счастью, не вечно,

      Я тоже пасынком Родины прежде была.

      Смерть очень сильно старалась, но вслед не успела

      Бросить последние в спину «прощай» и «прости».

      Мёртвой водой заживила я грешное тело,

      Сердце – живой окропила, и страх отпустил.

      Ангеле чистый мой, ангеле добрый и святый,

      Будь за плечом, не остави мой здешний приют.

      Я позабуду со временем ад мой. Когда-то

      Нас с тобой трубы небесные ввысь призовут.

      Чувствуя крыльев твоих белоснежных опору,

      Жду я прощенья пред небом, души не тая.

      Боже, терновый венец Твой пришёлся мне впору.

      Спасе, спасибо Тебе, – на всё воля Твоя!

      «Затерянность, сиротство, невозвратность…»

      Затерянность, сиротство, невозвратность…

      Под этой тусклой белой пеленой

      Теряет эхо звончатую кратность,

      Крадясь и тихо шаркая за мной.

      Есть у него особые привычки —

      На каждый закоулок по одной.

      Случись, оно на чёртовы кулички

      Потащится хромулей записной.

      Идём, идём, чего уж там, негоже

      От эха отпираться